1

Заметки на полях некоторых статей по антропологии в свете проблем археоло-

гии хазарского времени

КРУГЛОВ Е.В.

В последние годы наблюдается резкое повышение интереса ученых самых

разных научных направлений к изучению разнообразных аспектов политической

истории, материальной и духовной культуры Хазарского каганата, оставившего бо-

лее чем заметный след в истории нашей Родины и всей мировой цивилизации. Этот

интерес способствовал долгожданному появлению многих новых сочинений. Не

прошли мимо него и отечественные палеоантропологи.

Процесс изучения археологических материалов антропологами во многом

опережает темпы их осмысления самими археологами. Время от полевого исследо-

вания некоторых памятников до их публикации растягивается на многие годы. На

формирование адекватного научного представления о некоторых комплексах, поиск

и изучение отчетных документов и погребального инвентаря, подготовку иллюстра-

ций иногда уходят десятки лет, причем рождаемое знание никогда не бывает абсо-

лютно полным и законченным. Но такова уж наша наука и никуда от этого не деть-

ся.

Несмотря на эти проблемы, нет особой необходимости говорить о специфич-

ности и некоторой вторичности антропологических источников, являющихся лишь

небольшой составной частью круга более объемных исторических источников – тех

или иных древних погребений, в первую очередь исследуемых традиционными ме-

тодами археологии. Для превращения антропологического знания в полноценный и

самостоятельный исторический источник требуется, как минимум, правильная и

предельно четкая предварительная археолого-культурная атрибуция того или иного

конкретного погребального памятника. Только в этом случае и возможно получение

качественного и цельного самостоятельного знания (научного факта) более высоко-

го порядка. Таким образом, хотя историческая антропология применительно к древ-

ним эпохам и дает нам информацию, не перекрываемую никакими другими видами

исторических источников, она остается лишь прикладной наукой, служанкой исто-

рии (Алексеев, 1979. С. 49).

Прекрасно осознавая все это, антропологи, вводя в научный оборот получае-

мую своими специфическими методами информацию, предлагают ту или иную вре-

менную оценку анализируемого материала. К сожалению, в последнее время это

происходит в значительном отрыве от археологического знания. Общеисторическая

атрибуция исходных источников, предлагаемая антропологами, достаточно часто не

подтверждается археологами. В результате, антропологические выводы оказывают-

ся малопригодными для практической археологии и остаются абстрактным знанием,

в лучшем случае, полезным лишь для самой антропологии. В худшем, некритиче-

ское использование неподтверждаемых оценок исходного материала рождает со-

мнительный, а порой и ложный псевдоисточник. Последнее способно привести к

нескончаемой цепи исторических ошибок и околонаучных блужданий в стиле Фо-

менко и Носовского. При этом, разумеется, снижается ценность и самого исследова-

ния, превращающего антропологию в науку, обслуживающую лишь саму себя.

2

В настоящее время на Нижнем Дону известно всего лишь несколько могиль-

ников и отдельных групп погребений, хронология которых ограничена исключи-

тельно только хазарским временем, т.е. "де-факто" и "де-юре" как бы бесспорна. Это

погребения в материковых ямах у западной стены Саркела (Артамонова, 1963. С.

11–25), Крымский (Савченко, 1986. С. 70–101), Красноярский (Парусимов, Про-

кофьев, 2005. С. 50–77) и Верхнебузиновский (Дьяченко, Кригер, 1990. С. 59–61;

Дьяченко, 1991. С. 30–31) грунтовые (бескурганные) могильники. Практически все

остальные памятники этой эпохи обнаружены при раскопках курганных или грунто-

вых могильников длительного временного накопления и требуют серьезной источ-

никоведческой оценки.

Между тем, полноценный свод или хотя бы элементарный список-указатель

уже исследованных погребальных памятников хазарского времени Дона и Нижней

Волги пока отсутствует. Большая часть из них была обнаружена лишь сравнительно

недавно, в 70–90-е гг. прошлого века и процесс их источниковедческого осмысле-

ния, в принципе, только еще начинается. К сожалению, этот вопрос до предела ос-

ложнен тем обстоятельством, что основное большинство памятников до сих пор ос-

таются не опубликованными. Некоторые из захоронений были исследованы в самое

последнее время и даже отчеты о них пока недоступны. Более того, ряд отчетов

своевременно не был представлен в ОПИ РАН и материал известен лишь по днев-

никам, полевым чертежам и инвентарным коллекциям краеведческих музеев и ре-

гиональных научно-исследовательских центров Азова, Астрахани, Волгограда,

Краснодара, Ростова-на-Дону, Таганрога, Элисты. Дискуссия о проблемах археоло-

гии хазарского времени вынуждена идти по архивным документам или по ограни-

ченно введенным в научный оборот источникам. Но именно в такой ситуации сте-

пень ответственности за результаты исследования повышается до предела.

Так уж получилось, что в авангарде составления свода памятников хазарского

времени Дона и Нижней Волги оказались антропологи (Перерва, 2003. С. 179–191;

Медникова, 2004. С. 67–69; Бужилова, 2004. С. 70–75; Балабанова, 2005. С. 55–72;

Батиева, 2005. С. 72, 74–78). Понятно, что проблема правильного выбора источни-

ков стоит перед любым исследователем и каждый, в принципе, вправе решать ее са-

мостоятельно. Но в первую очередь он должен думать о своих потенциальных чита-

телях. Последние, особенно незнакомые с конкретным материалом, должны быть

уверенными в "чистоте научного знания", исходящего от своих коллег. Не умаляя

профессиональных заслуг наших палеоантропологов, следует заметить, что специа-

листами в раннесредневековой археологии они все же не являются. Как исследова-

тели, они обязаны не доверять лишь себе и своим собственным выборкам, а тща-

тельно выверять привлекаемый материал не только с полевыми отчетами археоло-

гов, но и консультироваться с узкими специалистами.

Обзор начну с небольшой, но имеющей достаточно громкое название работы

молодого волгоградского исследователя Е.В. Перервы (Перерва, 2003. С. 179–191).

Е.В. Перерва сообщает читателю результаты изучения костных остатков 11 древних

индивидуумов VI–ХIV вв. Нисколько не задумываясь, он объявляет их все принад-

лежащими "хазарам". Естественно, что смысл моего замечания не затрагивает ха-

рактера палеопатологических особенностей, достаточно плодотворно исследован-

ных автором, а относится лишь к факту полного отсутствия какой либо критической

3

оценки отобранных им источников и недопустимо вульгарному характеру использо-

вания известного исторического этнонима. Подобное определение без обоснования

хронологии и культурной принадлежности изучаемых памятников не только не уме-

стно и не корректно, но, по существу, и не научно. Возможно, поэтому, Е.В. Перерва

не приводит абсолютно никаких ссылок на свои первоисточники, по которым чита-

тель мог бы сам ознакомиться с археологическим контекстом обсуждаемых памят-

ников, их хронологией. Поскольку материалы по шести памятникам до сих пор ос-

таются не опубликованными, вынужден дать краткую справку по ним1.

Погребение 2 к. 11 Абганерово-III (Дьяченко, Блохин, Шинкарь, 1995. С. 114,

127, 139, рис. 18, 7–10; Балабанова, Цыганова, 1995. С. 144, 150; Балабанова, 2005.

С. 61, 66) представляет собой впускное курганное захоронение в могильной яме,

длинной осью ориентированной по линии З–В. Погребенный обращен головой на В.

Со скелетом находились череп, лопатки и конечности барана. Были ли эти кости ос-

татками целого остова животного, или же в погребении находились только его череп

и шкура, не ясно. Инвентарь представлен глиняным лепным сосудом, железным но-

жом, костяным кочедыком. Хотя комплекс был опубликован как памятник хазарско-

го времени, отсутствие датирующих предметов не позволяет уверенно определить

его время уже, чем VI–VIII вв. Восточная ориентировка умершего в равной мере

может связываться как с памятниками группы Большой Токмак – Суханово (2-я по-

ловина VI – начало VII вв.), так и с древностями группы Сивашовки перещепинско-

го хронологического горизонта (2-я половина VII в.) (Комар, Кубышев, Орлов, 2006.

С. 356, 360–373). Изредка она встречается и в более поздних памятниках VIII–IХ вв.

Понимание возможности иной хронологической атрибуции данного комплек-

са (огуро-савирское время, конец V – середина VI вв.) сформировалось относитель-

но недавно. Северо-восточный угол п. 2 на глубину 0,4 м перекрывал полностью

разрушенное основное п. 1, узкие стенки могильной ямы которого были поврежде-

ны грабительским раскопом. Но было потревожено и п. 2. Отсутствуют кости стоп и

нижняя часть голеностопных суставов правой ноги скелета человека. Отсутствуют

также и все кости правой руки, что авторы раскопок объяснили разрушением в ходе

ограбления п. 1. Однако, ограбление п. 1, скорее всего, происходило еще до соору-

жения п. 2. Иначе, необъяснима сохранность всех остальных костей верхней части

скелета п. 2 – черепа, грудной клетки, позвоночного столба, левой руки. Какое то

внешнее проникновение в могилу п. 2, разумеется, имело место, но характера ограб-

ления оно не носило. Наиболее вероятно, что скелет был разрушен норой землерой-

ного грызуна. Пунктиром на плане обозначена не только восточная половина мо-

гильной ямы п. 2, смыкавшаяся с п. 1, но и фрагмент его западного края, который,

видимо, реально также не фиксировался. Полностью нельзя исключать и постпогре-

бальных обрядовых действий2. Подобного рода проникновение в могильную яму и

выборочное разрушение лишь одних костей ног погребенного отмечается по мате-

риалам п. 2 к. 3 Иловатки (Смирнов, 1959. С. 215, рис. 5, 5–6), памятника группы

древностей Иловатка – Шелюги (1-я половина – середина VII в.). Более важно дру-

1 Пользуясь случаем, выражаю признательность за помощь в сборе необходимой информации и ценные консультации

И.О. Гавритухину. С.В. Демиденко, А.Н. Дьяченко, А.В. Кияшко, В.И. Мамонтову, Е.П. Мыськову, И.В. Сергацкову,

Н.В. Хабаровой, М.В. Цыбину. 2 Возможно, остроту вопроса мог бы снять подсчет костей человека, обнаруженных в разрушенном п. 1.

4

гое: авторы раскопок отмечают, что в заполнении могильной ямы п. 1 была обнару-

жена бронзовая трехчастная пряжка (типа: Засецкая, 1994, рис. 18, рамка 1б, щиток

5, язычок 4) – с вытянуто-подовальной рамкой, пластинчатым прямоугольным щит-

ком и прогнутым язычком (Дьяченко, Блохин, Шинкарь, 1995. С. 139, рис. 18, 7).

Между тем, судя по данным полевого дневника, принадлежность данной пряжки к

п. 1 крайне сомнительна. Она была обнаружена непосредственно в пределах п. 2

или, по крайней мере, быть перемещенной в п. 1 из п. 2 землеройным грызуном. По-

добные пряжки вполне типичны для погребений этапа 2/3 Дюрсо, датируемых М.М.

Казанским концом V – 1-й третью VI в. (Казанский, 2001. С. 56). В Северном При-

черноморье они встречены в захоронениях группы Лихачевки, выделенных Е.Л. Го-

роховским и датируемых А.М. Обломским и А.В. Комаром 2-й половиной/концом V

– серединой VI в. (Обломский, 2002. С. 83, 243, рис. 94, 3–4; Комар, 2004. С. 175–

180, рис. 3, 4–10). В Приуралье близкая пряжка зафиксирована в п. 1 к. 2 у ст. Ши-

пово (Засецкая, 1994, табл. 42, 8), дата которого ограничена А.В. Комаром 1-й тре-

тью VI в. (Комар, 2001. С. 46). В Поволжье они встречены в погребениях II-го Ко-

минтерновского могильника (Казаков, 1998. С. 106–107, 126, 135, 148, рис. 14, 14,

36, 1). В этом случае, п. 2 к. 11 из Абганерово-III может быть датировано не позднее

середины VI в. и связываться с заключительной стадией существования памятников

группы Шипово, представленных в Поволжье материалами II-го Коминтерновского

могильника.

Погребение 2 к. 66 Царева (Мыськов, 1993. С. 77, 80–82, рис. 5, 1–9) представ-

ляет из себя впускное захоронение в могильной яме, длинной осью ориентирован-

ной по линии ССЗ–ЮЮВ, опубликовано как памятник Х–ХI вв. Погребенная обра-

щена головой на ССЗ. В ногах, в заполнении могилы, располагались череп и две

скаковые конечности коня, у головы – пять шейных позвонков барана. Инвентарь:

поясная и обувная пряжки, два трехгранных железных наконечника стрел, лежащие

отдельно от черепа коня двусоставные удила с неподвижными кольцами на краях,

роговые накладки сложносоставного лука "гунно-сарматской" технологии со специ-

фическим трапециевидным расширением внешнего края концевых боковых пла-

стин.

Необходимость поиска иных хронологических ориентиров для царевского по-

гребения (огуро-савирское – раннетюркское время) предложено относительно не-

давно (Круглов, 2005б. С. 77, 103, рис. 4; Балабанова, 2005. С. 65–66, табл. 1). Дату

комплекса довольно четко определяют пряжки с широкоовальными рамками. Обув-

ная (типа: Засецкая, 1994, рис. 18, рамка 2а, щиток 1, язычок 2) – комбинированная.

Она имеет костяную рамку, подвижный бронзовый язычок и пластинчатый фигур-

ный щиток-обойму, со штифтом для прикрепления к ремню. Поясная (типа: За-

сецкая, 1994, рис. 18, рамка 2в, щиток 0 (?), язычок 6) – бронзовая литая безщитко-

вая (?) с утолщенной передней стороной рамки. Подвижной массивный прямой язы-

чок огибает рамку. Передний край язычка украшен рисками, у основания имеется

квадратный выступ. Слегка намечена В-образность рамки. Общие пропорции пер-

вой из пряжек вполне типичны для погребений этапа 2/3 Дюрсо, захоронений груп-

пы Лихачевки и II-го Коминтерновского могильника (см. выше). Различен лишь ма-

териал, использованный для изготовления рамки. Вторая пряжка выходит из круга

древностей гуннской эпохи и находит себе аналогии в погребениях группы Большой

5

Токмак – Суханово 2-й половины VI – начала VII вв. (Комар, Кубышев, Орлов,

2006. С. 356-357, рис. 47, 28). Хотя, как дериваты, указанные пряжки доживают до

1-й четверти VIII в. (Бражник, Кирсанов, Лифанов, 2000. С. 197, рис. 4, 23), отсутст-

вие накладок геральдического стиля позволяет датировать погребение из Царева 2-й

половиной VI в. Не противоречит этой дате и лук "гунно-сарматской" технологии,

не встречающийся в памятниках VII в. Наконец, в комплексах группы Большой Ток-

мак – Суханово находит соответствие и погребальный обряд царевского захороне-

ния (ориентировка на С, возможное связывание ног, наличие загробной пищи и

сложенной шкуры коня), что позволяет говорить о возможном существовании еди-

ного хронологического горизонта древностей Большой Токмак – Суханово – Царев.

Таким образом, материалы погребений из Абганерова-III и Царева право-

мерно учитывать для характеристики населения Поволжья постгуннского огуро-

савирского или самого начала древнетюркского периодов истории, по времени –

значительно предшествующих образования Хазарского каганата. Однако, особенно-

сти погребального обряда указанных памятников не только доживают до хазарского

времени, но и "растворяются" в них. Поэтому, они и представляют закономерный

интерес для исторических реконструкций палеоантропологии. Но всегда следует

помнить о том, что ни о каких хазарах в середине VI в. речь идти все же еще не мо-

жет.

Погребения из к. 13 и 27 Барановки-I (Круглов, 1992а. С. 177–181; Плет-

нева, 1999, рис. 118; Флѐрова, 2001б. С. 169, рис. 3, 3), к. 13 Нагавского-II (Мыськов,

1991. С. 38–41), а также грунтовое (бескурганное) одиночное п. 3 Ильевки (Круглов,

2004б. С. 180–186) представляют из себя памятники типа Соколовской балки (см.

ниже) В современной историографии именно они признаются принадлежащими эт-

ническим хазарам (Плетнева, 1981. С. 71, 75; она же, 1986. С. 45; она же, 1990. С. 82;

она же, 1999. С. 121–123, 196–205, рис. 97–98, 117–120). Но считающиеся характер-

ными для памятников данного типа вокругмогильные ровики-ограды были зафик-

сированы только в к. 13 Барановки-I. При этом ровик имел не квадратную форму, а

был кольцевым. В к. 27 Барановки-I зафиксировано мощное кострище. Все погре-

бальные конструкции однотипны – ямы со ступеньками и подбоями, вырезанными в

южных стенках входных камер (Барановка-I, к. 27; Ильевка; Нагавский-II). Могиль-

ная яма к. 13 Барановки-I расположена меридионально, но, в принципе, она такая

же. Ориентировка погребенных неустойчивая: ЗЮЗ (Барановка-I, к. 27), СВ (Ильев-

ка), предположительно Ю (Барановка-I, к. 13), ВЮВ (Нагавский-II). Останки скеле-

тов из к. 13 Барановки-I и Нагавского-II практически полностью разрушены, скорее

всего, постпогребальными обрядами обезвреживания умерших. Погребение из Иль-

евки обнаружено в береговом обрыве Карповского водохранилища и потревожено

по естественным причинам. In situ сохранилось только захоронение из к. 27 Бара-

новки-I. Во всех могилах обнаружены черепа и скаковые конечности шкур коня, а

также барана. Судя по разнобою в ориентировке, хронология памятников разная. В

п. 1 к. 13 Барановки-I обнаружена золотая византийская монета Константина V 751–

754 гг. которая, сочетаясь со специфическим инвентарем хронологического гори-

зонта салтовский II (горизонт Барановки), позволяет предлагать узкую дату только

лишь для данного захоронения: конец VIII – самое начало IХ вв., время остальных

памятников не выходит из пределов VIII в. Е.В. Перерва уточняет характер де-

6

формации черепа погребенного из к. 13 Барановки-I, ранее остававшейся неопреде-

ленной (Круглов, 1992а. С. 178). Она определяется непреднамеренной по типу "бе-

шик", что снимает некоторые спорные вопросы к этому комплексу, возникшие у ис-

следователей (Флѐрова, 2002. С. 179–180).

Еще четыре комплекса, используемые Е.В. Перервой, датируются самым

концом VIII – 1-й половиной IХ вв. Относящиеся к кругу памятников салтово-

маяцкой культуры, единой группы они не составляют.

Погребение из к. 9 Ольховки-I (Сергацков, 2003. С. 42–45, 71–72, 78–79)

представляет собой потревоженное в древности основное подкурганное захороне-

ние, окруженное внутрикурганным кольцевым ровиком. Могильная яма – простая

прямоугольная, осложнена ступеньками, оставленными вдоль длинных стен, а также

небольшими нишами-псевдоподбоями, вырезанными в коротких стенах. Погребен-

ный, предположительно, был ориентирован головой на ЮЗ. В могиле зафиксирова-

ны останки шкур коня и барана.

Захоронения, однотипные с Ольховкой-I, в Поволжье и Подонье зафиксиро-

ваны в грунтовых могильниках Усть-Курдюм (Максимов, 1983. С. 108–110) и

Крымский (Савченко, 1986. С. 70–101). Известны и впускные погребения этого типа

– п. 4 к. 4 Кривой Луки-XXII (Федоров-Давыдов, 1984. С. 83–92), а также основные

– п. 2 к. 1 у х. Вертячий (Круглов, 2001а. С. 5). Любопытно, что последние окружа-

ются не только кольцевыми ровиками: к. 14 и 16 Кастырского-V (Житников, 1986.

С. 128–133, рис. 387, 401), к. 2 из Урень-II (Багаутдинов, Богачев, Зубов, 1998. С.

212, табл. I, 1-4), но и квадратными: к. 9 Кировского-V и к. 12 Новосадковского

(Власкин, Ильюков, 1990. С. 143, 146, рис. 3, 2, 6, 1). Погребение из к. 9 Ольховки-I

может быть определено в качестве подкурганного памятника зливкинского типа.

Подобные захоронения в настоящее время более известны как грунтовые (бескур-

ганные). Практически безальтернативно они атрибутируются в качестве праболгар-

ских, а не хазарских. Наименее изученными пока являются именно подкурганные

памятники.

Погребение 6 раскопа II Водянского городища обнаружено при исследова-

нии русского могильника ХIV в. (Мыськов, 1989а. С. 2–3; Мыськов, 2001. С. 133,

рис. 3). Совершено в яме овальной формы. Скелет лежит на левом боку, позвоноч-

ным столбом ориентирован на СЗ. Ноги согнуты в коленях, череп отсутствовал. Ин-

вентарь прост – лепной сосуд и три пряслица, изготовленных из стенок красногли-

няных амфор. Подобные захоронения хорошо известны на всей территории распро-

странения памятников салтово-маяцкой культуры. По обряду все они однообразны,

но этнокультурно не определимы. Несколько смущает факт обнаружения такого па-

мятника на площади могильника золотоордынского городища.

Погребения 2 и 3 из Верхнебузиновского представляют собой один из не-

многих достоверных грунтовых (бескурганных) могильников салтово-маяцкой

культуры Нижнего Дона (Дьяченко, Кригер, 1990. С. 50–61; Дьяченко, 1991. С. 30–

31). Одно захоронение было обнаружено разрушенным местными жителями, два

других выявлены на раскопе, общая площадь которого составляла 334 м². Погребе-

ния совершены в могильных ямах со ступенькой вдоль одной из длинных стен и по-

луподбоем в противоположной стенке. Умершие ориентированы на СЗ. Останков

коня и барана в этих могилах нет. Инвентарь: два гончарных кувшина, бусы, ножи.

7

Верхнебузиновские захоронения отличны от могил зливкинского типа. Предполо-

жения о том, что именно они могут оказаться позднейшими погребениями соколов-

ского типа (см. далее), до получения полных антропологических заключений (Бала-

банова, 2005. С. 63, 65), являются моей рабочей гипотезой.

Погребение 1 из к. 11 Нагавского-II датируется золотоордынским временем

(Кияшко, 1986. С. 7–8). Оно располагалось в заполнении могильной ямы более ран-

него времени. In situ сохранились кости ног взрослого человека, ориентированного

на ЗЮЗ. Инвентарь: множество массивных железных гвоздей, костяной втульчатый

наконечник стрелы, костяная поделка, железные и костяные крепления колчана. Ря-

дом, в отдельной яме, находились останки целого коня с удилами и стременами 2-й

половины ХIII – ХIV вв. Комплексы с отдельными ямами для погребенного и со-

провождающего коня на Нижнем Дону и в Волго-Донском междуречье хорошо из-

вестны. Чем было вызвано использование этого комплекса Е.В. Перервой, не понят-

но. Самое печальное то, что отчет о раскопках А.В. Кияшко доступен для ознаком-

ления только в архиве ВОКМ, г. Волгоград.

Можно также отметить некоторые несоответствия возрастных определений

по тексту и в таблице 1, сообщаемых Е.В. Перервой. Следовало бы обязательно об-

ратить внимание на значительное несоответствие половозрастных определений,

предлагаемых археологами и антропологами. В частности, останки погребенных из

Царева и Барановки-I, к. 27 археологи определяли мужскими, но они оказались жен-

скими. Наоборот, в Нагавском-II останки человека были определены принадлежа-

щими женщине старческого возраста, но оказались мужскими 35–45 лет. Возраст

погребенных из Абганерово-III и Барановки-I, к. 13 археологи определяли старче-

ским, но он оказался равным 30–35 годам. Все это крайне поучительно. Сапоги дол-

жен шить сапожник.

Источниковедческие недочеты работы Е.В. Перервы, в основном, преодо-

лены статьей М.А. Балабановой (Балабанова, 2005). Она существенно расширяет

список имеющихся в нашем распоряжении антропологических материалов Нижнего

Поволжья, доступных для изучения краниологических особенностей населения

пред- и собственно хазарского времени, до 19 памятников. При этом, М.А. Ба-

лабанова снабжает свои выводы краткой хронологической атрибуцией, сверенной с

археологами (Балабанова, 2005. С. 65, табл. 1).

Пять дополнительно учтенных М.А. Балабановой комплексов были извест-

ны уже давно: п. 2 к. 3 Иловатки (Смирнов, 1959. С. 215, 219–221); п. 1 к. 111 Бе-

режновка-II (Синицын, 1960. С. 102, 106–107); п. 2 к. 11 Калиновки (Шилов, 1959. С.

355, 359, 495); п. 12 к. 1 Верхнепогромного (Шилов, 1975. С. 42, 45–47, 191); п. 1 к. 1

Политотдельского, ур. Ямки (Смирнов, 1959. С. 303, 305). То, что почти все они

первоначально атрибутировались, как правило, позднесарматскими и лишь позднее

некоторые из них были признаны раннетюркскими (Засецкая, 1968. С. 59–60, 62;

Амброз, 1981. С. 13, 112, рис. 8), хорошо известно. Но И.П. Засецкой и А.К. Амбро-

зу удалось опознать только группу памятников с поясными и обувными ук-

рашениями геральдического стиля, среди которых были погребения из Иловатки и

Бережновки-II3. Погребение из Калиновки продолжало сохранять позднесарматскую

3 Рискну предположить, что отделение памятников VI–VIII вв. от круга древностей II–IV вв. еще не завершено. По-

гребения из к. 7 могильника Три Брата-II (Рыков, 1936. С. 142) и к. 8 Бичкин Булука (Синицын, 1956. С. 46–47), опуб-

8

атрибуцию (Медведев, 1966. С. 35; Хазанов, 1971. С. 28–29, 118), а из Верхнепо-

громного-I – позднекочевническую (Федоров-Давыдов, 1966, № 106; Гарустович,

Иванов, 2001, № 68).

В настоящее время хронологическая позиция Иловатки определяется сере-

диной VII в. В Нижнем Поволжье это единственное погребение группы древностей

Шелюги – Иловатка (Рашев, 2004. С. 260, табл. 25; Комар, 1999. С. 112, 115; он же,

2006. С. 114, 123; Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 359–360), соответствующих пе-

риоду распада Западнотюркского каганата и самому началу формирования Хазар-

ского каганата. Бережновка-II связывается с перещепинским хронологическим гори-

зонтом раннехазарского времени (665–695 гг.; Комар, 1999. С. 115; Рашев, 2004. С.

250, табл. 15, 22-23; Комар, 2006. С. 109, 113; Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 362).

На мой взгляд (см. далее), это погребение вполне уместно считать одним из наибо-

лее ранних памятников соколовского типа группы Бережновки (к. 111) – Виноград-

ного (к. 5) – Портового. К этому же времени относятся также погребения из Верхне-

погромного-I и Калиновского. В обоих комплексах найдены роговые краевые на-

кладки сложносоставных луков "тюрко-хазарской" технологии, специфические для

2-й половины VII в. (Круглов, 2005б. С. 73–143). Отсутствие украшений гераль-

дического стиля и плохая сохранность накладок рукоятей указанных луков не по-

зволяет говорить о более узких хронологических позициях этих двух комплексов.

Погребение из Верхнепогромного-I может быть определено как памятник группы

Сивашовки перещепинского горизонта (см. далее). Могила из Политотдельского

продолжает сохранять некоторую неопределенность хронологической атрибуции в

широких рамках V–VII вв. и определяется как памятник авиловского типа (Круглов,

1990б. С. 47). Очевидно, таковым является и разрушенное захоронение из Калинов-

ки, полностью аналогичное п. 1 к. 1 Авиловского (Синицын, 1954. С. 230–234, рис.

1–4; Рашев, 2004. С. 247, табл. 12; Круглов, 2005б. С. 119, рис. 19) и п. 12 к. 13 Рисо-

вого (Щепинский, Черепанова, 1969. С. 218–219; Рашев, 2004. С. 268, табл. 33, 10–

17; Круглов, 2005б. С. 110, рис. 11, 1–10).

Несмотря на то, что археологическая переоценка хронологии вышеуказан-

ных памятников произошла уже достаточно давно, антропологический пересмотр с

соответствующей исторической корректировкой мы впервые наблюдаем как раз в

указанной выше работе М.А. Балабановой. Она отмечает, что кочевнические памят-

ники V–VII вв. Нижнего Поволжья пред- и раннехазарского времени показывают

преобладание антропологических признаков центральноазиатских монголоидов. Бо-

лее того, значительная часть черепов выявила наличие четко выраженных признаков

ликованные как позднесарматские, определяются в качестве памятников типа Соколовской балки (Круглов, 1990а. С.

167, № 2). Основание – наличие черепов и скаковых конечностей шкур коня и барана, монголоидность черепов погре-

бенных, лепная керамика. В к. 26 могильника Три Брата-II, скорее всего, имеется не одно, а два наложившихся друг на

друга захоронения (Рыков, 1936. С. 155) – основная позднесарматская могила с лощеным кувшином и миской, разру-

шенная впускным раннесредневековым меридионально ориентированным погребением с лепным горшком и наклад-

ками сложносоставного лука "савирской" или "тюрко-хазарской" технологии. Погребение 1 к. 11 Березовского, также

опубликованное в кругу позднесарматских (Скрипкин, 1979. С. 136), позднее было учтено как памятник авиловского

типа (Круглов, 1990б. С. 47; Рашев, 2004, № 13). Погребение 2 к. 43 Карнауховского (Ляпушкин, 1958. С. 317–322,

рис. 4, 5, 7), также введенное в научный оборот как сарматское, лишь недавно было атрибутировано как раннесредне-

вековое (Комар, 2006. С. 16-17, № 77) по серебряному медальону со стеклянной вставкой стиля ювелирных украше-

ний Морской Чулек – Суханово, связанного своим происхождением с зоной расселения племен Западнотюркского ка-

ганата (Комар, 2006. С. 43, 80, рис. 18).

9

искусственной преднамеренной деформации, носителями которой еще в 50–60-е гг.

ХХ в. считались исключительно только поздние сарматы. Тип деформации опреде-

ляется смешанным лобно-затылочным кольцевым и лобно-теменным. Кроме пред-

намеренной деформации часто наблюдается уплощение затылочной области по типу

"бешика" (Балабанова, 2005. С. 58). Все это и создает необходимый стартовый базис

к возможному решению в уже не столь отдаленном будущем проблемы происхож-

дения хазар.

Антропологическая характеристика погребенных из еще четырех комплек-

сов представлена впервые, сами памятники пока еще не опубликованы.

Абганерово-V (Дьяченко, 1996. С. 52). Представляет собой впускное захо-

ронение ребенка, лежащего вытянуто на спине и ориентированного головой на СВ.

Наличие признаков преднамеренной кольцевой деформации черепа, не встречаю-

щейся в памятниках VIII в., ограничивает хронологию комплекса V–VII вв. Инвен-

тарь представлен бронзовой цельнолитой калачиковидной серьгой с почти сомкну-

тыми концами. Подобные находки известны в погребениях группы Шипово (Верх-

непогромное, к. 2 Шипово, II Коминтерновский могильник; Засецкая, 1994, табл. 28,

5, 42, 2; Казаков, 1998, рис. 13, 8, 16, 1–2), Лихачевке (Обломский, 2002. С. 243, рис.

94, 11), кушнаренковских, именьковских и джетыасарских памятниках (Богачев,

1996. С. 109, 3, 114, рис. 8, 17, 20). Хотя подобные серьги известны также и в новин-

ковских древностях конца VII – VIII вв. (Матвеева, 1997, рис. 19, 4, 6, 124, 1–2, 4),

там они, скорее всего, являются лишь примером исключительного запаздывания

вещей, дериватами, законсервировавшимися в особых специфических условиях Са-

марской Луки. А.В. Богачев, специально занимавшийся украшениями этого типа,

датирует их VI – 1-й половиной VII вв. (Богачев, 1996. С. 104), с чем остается согла-

ситься.

Погребение 11 грунтового могильника Хошеутово (устная информация

В.В. Дворниченко) было обнаружено им в 2000 г. К сожалению, завершить написа-

ние научного отчета исследователь не успел. Полной картины об этом захоронении

у нас пока нет. Известно, что оно было сооружено в очень глубокой катакомбе. В

составе могильного инвентаря – сложносоставной лук "огуро-савирского" типа

(Круглов, 2005б. С. 78). Все 7 роговых накладок данного лука сохранились полно-

стью. Аналогиями этим накладкам являются остатки луков из Актобе, Булганакско-

го городища, Западных могил, Зевакино, Кубея, Туркестана и Усть-Альмы (Bona,

1991. С. 13–14, 16, 22, рис. 2–4, Круглов, 2005б. С. 102, 104–105, рис. 3, 5–6). В со-

ставе комплекса – четыре пряжки: одна роговая и три бронзовых, позолоченных

(типа: Засецкая, 1994, рис. 18, рамки 1а–2а–2в, щитки 8–0–0, язычки 3–1б–3). Все

это, предварительно, определяет дату комплекса – самый конец V – 1-я половина VI

в. и его синхронность с погребениями этапа 2/3 Дюрсо, захоронениями группы Ли-

хачевки и II-го Коминтерновского могильника (см. выше). Публикация материалов

данного погребения оказалась бы достойным памятником В.В Дворниченко.

Погребение из к. 4 Зергенты-II (Савицкий, 1978. С. 23–25) несмотря на

крайне неудовлетворительное авторское описание, определяется как памятник соко-

ловского типа.

Сильно потревоженное в ходе ограбления (плотное, затечное заполнение

могильной ямы) захоронение из к. 1 Вербовского-I (Мамонтов, 2004, 15–17) также

10

относится к памятникам соколовского типа. Яма со ступенькой во входе и подбоем

в южной стенке, длинной осью ориентирована по направлению З-В. В подбое – in si-

tu сохранились кости ног взрослого человека и скелет грудного ребенка, обращен-

ных на З, кости черепа и шкуры коня и барана, скелет собаки. Инвентарь: лепной

сосуд, железный нож, наконечники стрел, срединные накладки ранней формы лука

"хазарской" технологии типа А–1–б (Круглов, 2005б. С. 80) или II–А–2 (Круглов,

2005в. С. 307), реконструируемая длина которых (ок. 19 см) позволяет определять

время совершения погребения не позднее середины 1-й четверти VIII в.

В 2004 г. Ю.П. Матвеев и М.В. Цыбин издали материалы раскопок Таган-

ского грунтового могильника (Матвеев, Цыбин, 2004). Среди захоронений эпохи

бронзы здесь были обнаружены крайне редкие средневековые захоронения "речно-

го" типа, представляющие собой небольшие родовые могильники 2-й половины VII

в. – п. 1, 2, 5, 7 раскопа 1 и 2-й половины ХIII – ХIV вв. – п. 1–3, 5–10, 12–17 раскопа

3. Однако, к сожалению, речь пойдет не о ранней группе захоронений, а о поздней.

В качестве приложения в книге помещены две работы известных антропо-

логов М.Б. Медниковой и А.П. Бужиловой, посвященные характеристике костных

останков 12-летнего подростка из п. 5 р. 3. Подобная комплексная археолого-

антропологическая публикация материала может только приветствоваться. В статье

М.Б. Медниковой описаны особенности трепанации черепа этого погребенного, а в

статье А.П. Бужиловой – бруцеллезная инфекция, выявленная на его костных остан-

ках. Оба автора единодушно отмечают, что "по предварительной оценке исследова-

телей могильника, п. 5 р. 3 относится к периоду существования Хазарского кагана-

та" (Медникова, 2004. С. 67; Бужилова, 2004. С. 71). Статья А.П. Бужиловой, судя по

ее названию, претендует уже на гораздо более конкретную историческую на-

правленность (Бужилова, 2004. С. 70–75).

В научном отчете авторы раскопок атрибутировали п. 5 р. 3 в качестве па-

мятника IХ–ХI вв. (Матвеев, 1999). В последовавшей публикации п. 5 р. 3 было,

предположительно, отнесено к раннему средневековью (Матвеев, Цыбин, 2004. С.

15, 29). Датируя памятник временем существования Хазарского каганата, авторы

раскопок учли мнение, высказанное М.Б. Медниковой (Медникова, 2001. С. 254).

При этом, они отметили, что "при отсутствии в п. 5 р. 3 хорошо сохранившегося ин-

вентаря любые сопоставления не могут рассматриваться в качестве бесспорных до-

казательств" и не исключили возможности последующей корректировки хронологии

данного комплекса (Матвеев, Цыбин, 2004. С. 30). На мой взгляд, набор имеющихся

сведений по этому погребению вполне достаточен, чтобы с самого начала обсужде-

ния не связывать его с хазарским временем.

Могила п. 5 р. 3 во входной яме имела ступеньку и неглубокий подбой.

Ориентирована она по линии СЗ–ЮВ. На ступеньке находится чучело коня в виде

черепа и скаковых конечностей, отчлененных по третий скаковой сустав. Подросток

12 лет лежит на спине, головой к СЗ. Имеются остатки заупокойной пищи – два реб-

ра и позвонки барана. Инвентарь: с конем – удила, стремена; с погребенным – рако-

вины каури, серебряное височное кольцо, кожаный пояс, украшенный тонкими се-

ребряными штампованными бляхами от которых, к сожалению, сохранились лишь

одни заклепки.

11

Погребение было ограждено овальным в плане ровиком, несколько стяну-

тым вовнутрь по центру, в результате чего он приобрел 8-образную форму, вытяну-

тую по линии С–Ю. Полагаю, речь в данном случае может идти о двух разновре-

менных ровиках – более раннем южном, связанном с п. 5, и о более поздней при-

стройке к нему с севера, ограждавшей полуразрушенные п. 2, 7, 8, 9. Вряд ли подоб-

ную конструкцию можно сопоставлять с подквадратными ровиками из подкурган-

ных кочевнических погребений хазарского времени Нижнего Дона, хотя их функ-

циональное предназначение совершенно одинаковое. Не менее широко практикова-

лось ограждение могил кольцевыми и овальными ровиками также и в половецко-

кыпчакское время. Серьга в виде знака вопроса, найденная в одном из указанных за-

хоронений, вполне определяет хронологию всей группы средневековых погребений

р. 3, в том числе и п. 5, хотя оно, несомненно, более раннее. Примерное время его

сооружения может быть связано с серединой – 2-й половиной ХIII в. Именно для

этого времени характерно бытование стремян Г I (Федоров-Давыдов, 1966. С. 12),

обнаруженных в захоронении (Матвеев, Цыбин, 2004. С. 59, рис. 19, 7). Наличие

прорези для путалищного ремня прямо в дужке и треугольный выступ над нею – ха-

рактерные особенности стремян этого типа. Ширина подножки равна 5 см, что явля-

ется переходным размером между шириной подножек стремян Х–ХII вв. (3–4 см) и

стремян 2-й половины ХIII – ХIV вв. (6 см). Не является специфическим только для

погребений хазарского времени и обычай ношения поясов с серебряными бляхами-

накладками. Их носили воины также и в огузо-печенежское время (Круглов, 2001. С.

15, Х, ХIV. С. 25–26, кат. 20–25), и даже в половецко-кыпчакское. Достаточно

вспомнить факт обнаружения пояса с серебряными штампованными бляхами в бо-

гатом погребении золотоордынского времени могильника "Олень-Колодезь" (Ефи-

мов, 1999. С. 97–99, рис. 4).

Сопровождение погребенных целыми остовами и чучелами коней – специ-

фическая традиция кочевников эпохи средневековья. Но членение скаковых конеч-

ностей в разное время производилось по-разному (Атавин, 1984. С. 134–143). По ко-

ленный сустав они отрезались как в хазарское, так и в половецко-кыпчакское время.

Но в хазарское время этот признак еще не господствует, а в половецко-кыпчакское

он уже абсолютно преобладает. К тому же, скаковые суставы коней в погребениях

хазарского времени, зачастую, разрублены или переломаны. Главное в погребаль-

ном обряде кочевников раннехазарского времени – обязательное сопровождение че-

ловека не только конем, но и целым остовом, шкурой или хотя бы черепом барана,

являвшегося таким же обязательным ритуальным погребальным животным, как и

конь. Еще одним специфическим признаком кочевнических погребений раннехазар-

ского времени является практически обязательное присутствие в захоронениях гли-

няных лепных сосудов, как правило, сочетавшихся с остатками мясной загробной

пищи, иногда сопровождавшихся железными ножами для ее разделывания. От-

сутствие останков барана и лепной посуды заставляет отвергнуть атрибуцию п. 5 р.

3 Таганского могильника хазарским временем. Ближайшей аналогией ему является

погребение ХII–ХIII вв. из Никольевки (Цыбин, 1986. С. 257, 260, рис. 2, II; Круглов,

2001б. С. 435–436, табл. 5, 5а; он же, 2003а. С. 39, 64, 73, рис. 6, 13). Как мы видим,

что даже союз археологов и антропологов не всегда является достаточной гарантией

для правильной хронологической атрибуции археологических памятников.

12

Статья известного ростовского палеоантрополога Е.Ф. Батиевой (Батиева,

2005. С. 71–101) заслуживает особого внимания. Она подводит итоги многолетнего

авторского изучения костных останков погребенных хазарского времени. Е.Ф. Ба-

тиева указывает, что с 1979 по 2003 гг. ею было лично обследовано 193 скелета,

происходящих из грунтовых и подкурганных погребений VI–Х вв. Нижнего Дона

(Батиева, 2005. С. 73). Обобщенные сведения по останкам 165 скелетов представле-

ны в вышеуказанной работе в виде таблиц и развернутых комментариев. Основное

большинство введенной в научный оборот информации касается половозрастных и

демографических характеристик. Полноценные антропологические измерения полу-

чены лишь по 71 скелету (Батиева, 2005. С. 88–93, табл. 11). Данное обстоятельство,

разумеется, не снижает ценности исследования, так как оно отражает реальную сте-

пень сохранности самих источников. Наиболее важно то, что научной общественно-

сти впервые были представлены результаты комплексного обследования 51 скелета

из 50 погребений4 именуемых в специальной литературе захоронениями в "курганах

с квадратными ровиками". В настоящее время это составляет 46 % от общего числа

погребальных памятников данного типа5. Несмотря на то, что черепа лишь 30 скеле-

тов оказались промеренными по полной программе, а всего 27 из них – полноценно

определенными по признакам расового типа, представленная выборка имеет доста-

точную степень научной репрезентативности. Вне всякого сомнения, обнаружение и

детальная характеристика столь значительного пласта захоронений хазарского вре-

мени можно считать одним из самых значительных открытий последнего времени в

исторической палеоантропологии. Вместе с тем, полное отсутствие обязательной

процедуры критической научной экспертизы отобранных источников привело к то-

му, что выводы Е.Ф. Батиевой, к сожалению, во многом следует считать лишь пред-

варительными.

Во-первых, из колоссального объема изученного материала Е.Ф. Батиевой

вряд ли удалось выявить все памятники хазарского времени Нижнего Дона. Очевид-

но, что к исследователю попал лишь материал, хронологически определенный поле-

выми археологами. Но, как правило, захоронения VI–IХ вв. раскапывались предста-

вителями иных археологических направлений, чаще всего "бронзовиками", "ан-

тичниками" и "сарматологами". Разобраться в особенностях широко распростра-

ненного у кочевников обряда захоронения человека с конем, например в хитроспле-

тениях членения скаковых конечностей в шкурах животных (Атавин, 1984. С. 134–

143), им достаточно сложно. Даже в трудах С.А. Плетневой, признанного специали-

ста с мировым именем, содержится крайне противоречивая оценка соотношения эт-

нокультурной, социальной и хронологической значимости данного обряда (Плетне-

ва, 2003. С. 159). Между тем, именно это обстоятельство оказывается особенно важ-

ным для правильной атрибуции захоронений, не имеющих датирующего инвентаря.

Особые сложности вызывает оценка памятников, потревоженных постпогребаль-

ными обрядами, степными грызунами, грабителями, а также некачественно иссле-

4 Е.Ф. Батиева пишет о 54 скелетах. Но погребения из к. 14 и к. 16 Кастырского-V (Батиева, позиции 88–89) и к. 2

Подгорненского-IV (позиция 121) окружены не квадратными, а кольцевыми ровиками. В к. 27 из Новосадковского

(позиция 152) квадратного ровика не было. В п. 1 к. 4 Рассвета учтены останки двух скелетов (позиции 139, 140). 5 Мне известно 108 погребальных и 39 поминальных комплексов с "квадратными" ровиками: в Ростовской обл. – 116

(86 погребальных), в Волгоградской – 7 (3), в Ульяновской и Самарской – 5 (5), в Калмыкии – 5 (5), в Краснодарском

крае – 4 (1), в Ставропольском – 3 (3), в Астраханской обл. – 2 (2), в восточных обл. Украины – 5 (3).

13

дованных самими археологами. Поэтому, вполне естественно, что некоторое коли-

чество памятников просто не были опознаны в качестве раннесредневековых.

Во-вторых, сама Е.Ф. Батиева еще в 2001 г. опубликовала ряд ценных дан-

ных по антропологии некрополя Танаиса (Батиева, 2001. С. 223–261). Среди прочих,

в той выборке исследователь проанализировала и целый ряд черепов из погребений

кочевников VI – 1-й половины IХ вв. (п. 24, 33, 41, 43 к. 10; п. 1 к. 23; п. 5 р. ХVI; п.

25 и п. 44 р. ХVIII; п. 1 р. ХХV; п. 1 раскопа П.А. Ларенка 1983 г.). Однако, по не-

ясным причинам, основная часть указанных материалов осталась за пределами рас-

сматриваемого исследования.

С еще бóльшим сожалением приходится констатировать, что в выборке

Е.Ф. Батиевой учтены материалы 33 комплексов, атрибуция которых хазарским

временем может быть либо отвергнута, либо оспорена. Для исследования, опираю-

щегося на 165 памятников, такого количества слишком много. Кроме того, ряд серь-

езных ошибок был допущен и при группировании материала. В результате, в эле-

ментарном математическом пересчете нуждаются практически все представленные

суммарные количественные характеристики краниологических и демографических

особенностей населения Нижнего Подонья хазарского времени. Для межгрупповых

сравнений, широко практикуемых в антропологии, характеристики, указанные Е.Ф.

Батиевой, непригодны. Поскольку, как уже указывалось, основное большинство уч-

тенных ею материалов не опубликованы и практически никому неизвестны, возник-

ла проблема детальной источниковедческой атрибуции спорных памятников6.

В п. 2 траншеи III р. ХVI Беглицы (позиция 59) сохранился лишь один че-

реп человека. Т.А. Прохорова, автор раскопок, не находит оснований для какой либо

датировки этого комплекса (Прохорова, 1998. С. 155) и отнесение его к хазарскому

времени целиком лежит на совести Е.Ф. Батиевой.

Аналогичным образом характеризуется и "ситуация I" из Монастырского

урочища (позиция 28), также представленная одним черепом взрослого человека

(Рогудеев, 2002. С. 107). Помимо этого комплекса в Монастырском урочище не да-

тируются и полуразрушенные п. 1 и 2 (позиции 26–27). В одном из них останки че-

ловека ориентированы черепом на ВЮВ, что для хазарского времени мало харак-

терно, а от второго сохранились только берцовые кости ног. По материалам отчета

В.В. Рогудеева следует, что обнаруженные на территории Монастырского урочища

захоронения относятся не только к VIII–IХ вв., но и к ХIV в (п. 8 и 9) и даже к

ХVIII–ХIХ вв. (п. 5 и 11). Пока ясно лишь то, что достоверно предсалтовских захо-

ронений здесь нет вообще, салтовские концентрируются в западной и северо-

западной частях могильника, а золотоордынские и позднехристианские – в юго-вос-

точной (Рогудеев, 2001б, рис. 73).

Спорным является отнесение к хазарскому времени и п. 14 к. 7 из От-

радного-II (позиция 159). Конструкция могильной ямы, ориентированной длинной

осью по линии С–Ю, не была прослежена. В заполнении и на дне сохранились раз-

бросанные кости человека, барана, обломок шлифовального камня и фрагменты ке-

6 Пользуясь случаем, выражаю признательность за помощь в сборе необходимой информации и научные консульта-

ции С.И. Безуглову, В.В. Верещагину, В.П. Глебову, А.А. Горбенко, И.В. Гудименко, В.Г. Житникову, Л.С. Ильюкову.

С.М. Ильяшенко, Л.М. Казаковой, В.В. Ключникову, В.П. Копылову, В.А. Ларенок, П.А. Ларенок, А.Н. Масловскому.

С.А. Науменко, И.Н. Парусимову, В.В. Потапову, В.В. Рогудееву, А.Р. Смоляку, И.В. Толочко, А.В. Цыбрию.

14

рамики, лишь предположительно связанной с салтовской кухонной посудой. Но

В.Н. Кузьмин, опубликовавший комплекс, прямо пишет, что атрибуция памятника

крайне затруднительна (Кузьмин, 1990. С. 95).

Исследованное на поселении Лисовин п. 7 (позиция 55) к салтово-маяцкой

культуре отнесено автором раскопок (Верещагин, 2000). Однако, лепной сосуд этого

захоронения в салтовской керамике аналогий себе не находит. Он имеет ша-

ровидную форму, плоское дно и невысокий отогнутый наружу неорнаменти-

рованный венчик. На внешней поверхности имеются следы вертикальных расчесов,

что позволяет связывать указанный памятник с раннесарматской культурой.

Безинвентарное грунтовое п. 31 Танаиса (1990 г.) (позиция 68), по мнению

авторов раскопок, не имеет данных для точной датировки (Арсеньева, Безуглов, То-

лочко, 2001. С. 39). На мой взгляд, все обнаруженные в Танаисе без- и малоинвен-

тарные захоронения в ямах с заплечиками и западной ориентировкой погребенных

предпочтительнее связывать с I–II, а не с VII–IХ вв.

Погребение 1 к. 3 из Потайного-II (позиция 98) с хазарским временем свя-

зано автором раскопок, В.П. Копыловым, якобы по лепному горшку (Копылов, 1980.

С. 74). Однако, данный горшок по своему внешнему виду (Копылов, 1980, рис. 251)

совершенно не похож на хорошо всем известные грубые лепные плоскодонные ко-

чевнические сосуды VI–VIII вв., обычно орнаментированные по краю венчика гру-

быми пальцевыми защипами (Круглов, 1990а. С. 161, 170, рис. 3). По всем своим ха-

рактеристикам он относится к хорошо известным лепным яйцевидным горшкам II–

IV вв. типа II–Б–VI классификации А.С. Скрипкина, имеющих уплощенное неус-

тойчивое дно, прямое горло и неорнаментированный венчик (Скрипкин, 1984. С. 29,

143, рис. 9, 6). О неустойчивости дна данного сосуда, кстати, упоминает и сам автор

раскопок (Копылов, 1980. С. 74). Ни одного подобного горшка в могилах хазарского

времени до сих пор не обнаружено. Погребальное сооружение представляло собой

меридионально ориентированную яму с подбоем в длинной боковой стенке – конст-

рукцию, хронологически широко распространенную во времени. Хотя подобные

ямы встречаются и в памятниках VII–VIII вв.: Авиловский-I, п. 1 к. 1 (Синицын,

1954. С. 230–234, рис. 1); Барановка-I, п. 1 к. 13 (Круглов, 1992а. С. 177–180), но бо-

лее всего они считаются характерными для II–IV вв.

Датировка и культурная атрибуция разрушенного п. 2 к. 20 из Русского-III

(позиция 63) автором раскопок, В.В. Потаповым, не были определены. Раннесредне-

вековая хронология этого комплекса не констатируется, а только лишь предполага-

ется (Потапов, 1992. С. 22–23). Мелкие камни и массивные каменные плиты в запол-

нении могильных ям болгарских и тюрко-хазарских погребений VI–IХ вв. в восточ-

ноевропейских степях встречаются часто: Верхнепогромное-I, п. 12 к. 1 (Шилов,

1975. С. 42, 45–47, 191); Грушевский, п. 1 к. 7 и п. 1 к. 23 (Савченко, 1978. С. 12–16,

48–52); Каменнобродский, п. 11 к. 2 (Гуркин, 1984. С. 22–23); Красноармейский (он

же Кировский-IV), п. 11 к. 2 (Ильюков, Кляшторный, 1993. С. 151–152, 260); Ли-

венцовский-Х, п. 5 к. 2 (Житников, 1997. С. 23–26); Никитин-I, п. 1 к. 1 и Никитин-

II, п. 1 к. 1 (Ларенок, 1991. С. 2–3, 18–21; Мячин, 1993. С. 23–28; Курганы …, 1998.

С. 42–43, 52–55, 176–178); Новая Одесса-IV, п. 3 к. 1 и п. 4 к. 7 (Орлов, 1985. С. 100–

101; Орлов, Смиленко, 1986. С. 228); Петрунино-IV, п. 1 к. 7 (Круглов, 1992а. С.

176–178); Реконструктор-IV, п. 9 к. 11 (Потапов, 2004. С. 33–36, 48, 52, 79, 85–89);

15

Танаис, п. 1 из раскопа П.А. Ларенка (Ларенок, 2001. С. 74); Теплица "Нива" (сборы

П.А. Ларенка 1983 г.); Царский, п. 1 к. 51 (Ильюков, 1987. С. 88–91). Однако, на

Нижнем Дону этот обряд имел широкое распространение также и в I–II и в ХI–ХIV

вв. Из числа средневековых памятников укажу лишь на территориально наиболее

близко расположенные к могильнику Русский-III погребения 2-й половины ХI – 1-й

половины ХIII вв. из балки Арген-Тарама (Потемкина, Усачук, 2000. С. 120–123) и

к. 1 Танаиса (Ларенок, 2001. С. 74–75, табл. 88, рис. 1098–1111), а также на захоро-

нения 2-й половины ХIII – ХIV вв. из Недвиговки (Плетнева, 1962. С. 133–137) и

Ливенцовского-VII, п. 1 к. 36, п. 1 и п. 5 к. 78 (Ильюков, 1994. С. 97–101, 134–140,

143–145). Интересно, что в заполнении могильной ямы п. 2 к. 78 Ливенцовского-VII,

относящегося к хазарскому времени, камня или каменных плит не было. Что же ка-

сается п. 2 к. 20 Русского-III, то в отсутствии реально датирующего инвентаря лично

меня сильно смущает упоминание автора раскопок о наличии в указанной могиле

фрагмента красноглиняного кружального сосуда (Потапов, 1992, рис. 87), возможно,

раннего железного века или золотоордынского времени. Вопрос определения при-

роды этого фрагмента не относится к числу абсолютно неразрешимых задач архео-

логии, но до этого момента хронология данного памятника остается открытой.

Погребение 1 к. 51 из Царского связывается Л.С. Ильюковым и Е.Ф. Батие-

вой с эпохой раннего средневековья (позиция 65; Ильюков, 1987. С. 88–91, рис. 451–

464). Бронзовые трехсоставные овальнорамчатые пряжки с пластинчатыми щитками

типичны для погребений этапа 2/3 Дюрсо, захоронений группы Лихачевки и Шипо-

во, погребений II-го Коминтерновского могильника (см. выше), памятников VI в.

Бронзовые кольца с тремя пластинчатыми зажимами обнаружены в Лихачевке и п.

44 II-го Коминтерновского (Обломский, 2002. С. 243, рис. 94, 1–2; Комар, 2004. С.

180, рис. 3, 13–14; Казаков, 1998. С. 146, рис. 34, 6–7). Подобные трензеля, впрочем,

известны и в памятниках новинковского типа конца VII – VIII вв., но там они же-

лезные (Богачев, Ермаков, Хохлов, 1996. С. 96, рис. 3, 4–6). Глиняный лепной сосуд

близок сосуду из Лихачевки (Обломский, 2002. С. 243, рис. 94, 5). Таким образом,

хронологические позиции погребения из Царского определяются серединой VI в.

Хотя памятник и представляет закономерный интерес для исторических реконст-

рукций палеоантропологии постгуннского – раннетюркского времени, еще раз при-

ходится отмечать, что ни о каких хазарах в середине VI в. речь идти не может.

Несколько проблематично определение времени полностью разрушенного

п. 1. к. 39 Ливенцовского-VII с железной антропоморфной подвеской (позиция 72;

Ильюков, 1994. С. 127–128; Ильюков, 1997. С. 25–26, рис. 1, 3). Несомненно, что это

изделие относится к кругу т.н. "уродцев", которые до сих пор были представлены

только бронзовыми предметами. Попытка А.Х. Халикова ограничить бытование из-

делий этого круга VIII–Х вв. не удачна (Халиков, 1981. С. 17). И.А. Баранов, помимо

известного погребения у с. Айвазовское, упоминает о существовании в Крыму еще

семи закрытых комплексов с аналогичными антропоморфными фаллическими под-

весками. Со ссылкой на А.К. Амброза, он ограничивает использование подобных

изделий 2-й половиной VII в. (Баранов, 1990. С. 19), что и можно принять в качестве

рабочей гипотезы.

Останки скелетов взрослого мужчины и грудного ребенка (позиции 52–53),

случайно обнаруженные И.Н. Парусимовым в размываемых прудом осыпях вер-

16

ховьев балки Гусарка и условно обозначенные им как грунтовый могильник Гусар-

ка-III, не сопровождаются погребальным инвентарем. Фрагменты придонной части

лепного горшка и стенка красноглиняной амфоры VIII–IХ вв. – не более чем подъ-

емный материал, лишь предположительно позволяющий допускать возможность

связи захоронений данного местонахождения с хазарским временем (Парусимов,

1999. С. 13). Но для более точных заключений нужны стационарные исследования.

Достаточно сложной представляется культурно-археологическая атрибуция

средневековых захоронений могильника Гнилище (Гудименко, 2001). На поверх-

ности невысокой незатопляемой дюны (площадь раскопа составляла 1248 м²), рас-

положенной близ правого берега русла р. Дон, исследовано 118, компактно распо-

ложенных захоронений эпохи бронзы, раннего железного века и средневековья.

Значительное количество средневековых погребений не содержит инвентаря. В це-

лом ряде захоронений он крайне универсален (железные ножи, кресала, пряжки и

стягивающие кольца, свинцовые пряслица, мелкие стеклянные бусы и бисер, мелкие

бронзовые бубенчики и бляхи простейших типов, кремни и раковины-перловицы) и

имеет предельно широкие даты своего бытования. Присутствие достоверных захо-

ронений Х–ХII вв. (п. 24, 38, 63, 98) и ХIV в. (п. 3, 8, 13, 14, 26 (?), 31, 42, 49, 52–53,

55, 59, 70, 72, 74, 79, 86, 96, 103, 113–114) позволяет говорить о возможности непре-

рывного функционировании этого памятника на протяжении всей эпохи сред-

невековья. Это сближает его с известным Зливкинским могильником (Городцов,

1905. С. 252–259; Швецов, 1991. С. 109–123), но отличает от Крымского и Крас-

ноярского (Савченко, 1986. С. 70–101; Парусимов, Прокофьев, 2005. С. 50–77). По-

следнее обстоятельство заставляет связывать со 2-й половиной VIII – IХ вв. только

лишь достоверно датируемые этим временем захоронения (п. 7, 9, 30, 64, 76–78, 90,

91, 101, 105; Батиева, позиции 2–3, 9, 16–18, 20–23). Еще ряд погребений к числу

салтовских может быть отнесен с некоторой долей такой вероятности (п. 23, 33,

117–118; Батиева, позиции 7, 10, 24–25). Что же касается погребения из заполнения

могилы 77 (позиция 19), отсутствующего в отчете И.В. Гудименко, а также несколь-

ких других захоронений (п. 10, 21–22, 26, 34, 42, 51, 54, 58; Батиева, позиции 4–6, 8,

11–15), то отнесение их к хазарскому времени вызывает некоторые сомнения. По-

скольку целый ряд отчетных данных для углубленного изучения пока остается не-

доступным (общий план, стратиграфическое соотношение и глубины залегания ис-

следованных комплексов), полагаю, что окончательную точку в вопросе хронологии

погребений данного памятника расставит сам автор раскопок, И.В. Гудименко. До

этого, выводы Е.Ф. Батиевой по демографии и антропологии погребений хазарского

времени этого могильника также следует считать предварительными.

Погребение 2 к. 31 Валового-I (позиция 64; Беспалый, Парусимов, 1987. С.

100–104, рис. 449–452, 547), вне всякого сомнения, относится к хазарскому времени.

Более узко я бы датировал комплекс концом VIII – 1-й половиной IХ в. В составе

погребального инвентаря имеются железные стремена Б II (Федоров-Давыдов, 1966.

С. 11), кухонный лепной баночный сосуд (типа: Круглов, 1990а. С. 161, 170, рис. 3,

23) и качественная подделка с оригинала византийского золотого солида Льва III

выпуска 725–737 гг. (Беспалый, Парусимов, 1987. С. 100–104, рис. 450, 547, 11; Се-

менов, 1988. С. 103, рис. 4, № 58). Но достаточно ли всего этого для включения ком-

плекса в состав выборки подкурганных захоронений хазарского времени и принад-

17

лежит ли оно хотя бы к кругу памятников салтово-маяцкой культуры? Поскольку

погребение не опубликовано, говорить об этом крайне сложно. Многовариантные

стремена Б II имели широкое территориальное и хронологическое распространение

в VIII – 1-й половине IХ в. и исключительно с салтово-маяцкой культурой не связа-

ны. Подражание византийской монете могло быть изготовлено кем и когда угодно.

В инвентаре подкурганных захоронений, огражденных "квадратными ровиками",

подделок иконоборческих солидов нет. Крайне специфичен и погребальный обряд

данного захоронения. На его своеобразие и явное отличие от традиций захоронений

из курганов с "квадратными ровиками" уже указывал А.И. Семенов (Семенов,

1996а. С. 31). Останки коня зафиксированы здесь не в виде традиционной шкуры

или чучела (череп и фаланги скаковых конечностей), столь обычного элемента по-

гребального обряда степных кочевников, в том числе хазар и болгар, а в виде оди-

ночно положенной грудной или бедренной кости, выступающей в роли загробной

пищи. Подобных захоронений на Нижнем Дону единицы. Одно из них, п. 5 из р.

ХVI Танаиса также учитывается Е.Ф. Батиевой (позиция 66). Но все дело в том, что

население Хазарского каганата в качестве загробной пищи обычно использовало

мясные части барана, овцы или козы, а не коня. Между тем, подобная особенность

является одним из характерных признаков-индикаторов довольно значительной

группы захоронений Южного Урала и Приуралья: Бекешевский-I, п. 3 к. 2 (Мажи-

тов, 1981. С. 58, рис. 31, 9), Бекешевский-II, п. 1 к. 2 (Мажитов, 1981. С. 53, рис. 28,

5), Синеглазово (Стоколос, 1962. С. 163–167), Тамар Уткуль, п. 1 к. 3 (Иванов, 2001.

С. 155–157), Хусаиново, п. 1 к. 12 (Мажитов, 1981. С. 49–50, рис. 25, 2), Яман, п. 1 к.

2 (Попов, 1976. С. 3–9), Ямаши Тау, п. 2 к. 2 (Мажитов, 1981. С. 35, рис. 16) и др.

Все южноуральские погребения, кстати говоря, также, как и донские, датируются

одним и тем же временем, концом VIII – 1-й половиной IХ вв., но уж точно не име-

ют никакого отношения к культуре хазар и болгар, основного населения Хазарского

каганата. В качестве этнокультурной атрибуции подобных памятников наиболее

предпочтительной является печенежская версия. Именно эти материалы могут ока-

заться ключевыми для понимания текста сообщения Худўд ал-‛Āлема о разделении

печенегов на хазарских и тюркских (Худўд ал-‛Āлем, 1930. С. 24, 29–30).

Погребение 1 к. 11 Кастырского-V (позиция 87; Житников, 1986. С. 124–

128, рис. 373–385) по стременам Б I (Федоров-Давыдов, 1966. С. 11–12) датируется

IХ–ХI вв. Но было ли и оно связано с этнокультурным миром Хазарского каганата?

Полагаю, что нет, т.к. особенности обряда этого памятника (расположение шкуры

коня над погребенным, членение конечностей животного по первый сустав, предна-

меренное разрушение останков погребенного) заставляют связывать комплекс с

культурой огузов (Круглов, 2001б. С. 395–428). Наличие индивидуальной насыпи

позволяет считать памятник одним из наиболее поздних у огузов (конец Х – 1-я

треть ХI вв.).

Погребение, исследованное В.В. Цыбрием в раскопе у с. Тополиха (пози-

ция 54) предпочтительнее также связывать с культурой поздних кочевников огуз-

ского круга Х – 1-й трети ХI вв. Инвентарь: железный нож, костяная пломба (?),

бронзовые пуговицы-бубенчики (Цыбрий, 2000. С. 132).

В п. 8 к. 1 Плотины-I (позиция 82) останки коня ориентированы на В, а че-

ловека на З. Возможно, в число салтовских оно было включено по аналогии с захо-

18

ронением из Горшковки (Красильников, 1978. С. 261–264). Но подобные памятники

для хазарского времени не характерны. Что же касается п. 8 к. 1 Плотины-I, то не-

смотря на отсутствие сопровождающего заупокойного инвентаря, оно уверенно мо-

жет быть отнесено к половецкому кругу древностей ХII–ХIII вв., что и было уверен-

но сделано А.В. Цыбрием. Отмечу, что скелет человека был обнаружен потревожен-

ным. У него не было черепа, костей верхней части туловища и, частично, рук. О ме-

стонахождении отсутствующих костей автор раскопок ничего не сообщает (Цыбрий,

2002. С. 122; он же, 2005. С. 234–235).

С уверенностью В.Н. Кузьмин относит к кругу протоболгарских древно-

стей впускное п. 5 к. 3 из Отрадного-II (позиция 158; Кузьмин, 1990. С. 95–96). Сре-

ди подкурганных ямных (зливкинских) погребений бассейна Дона учитывает этот

памятник и В.Е. Флѐрова (Флѐрова, 2002. С. 170–171, 173, рис. 1, № 13). Полагаю,

что основанием для такого заключения послужил не погребальный обряд (простая

прямоугольная яма, ориентация погребенного головой на запад) данного захороне-

ния, а наличие в составе заупокойного инвентаря трубчатого игольника, украшенно-

го циркульным орнаментом. Действительно, подобные изделия широко использова-

лись населением салтово-маяцкой культуры (Красильников, 1979. С. 85–86, рис. 5,

2). Они были обнаружены в погребениях Дмитриевского (Плетнева, 1989. С. 92–93,

рис. 45), Крымского (Савченко, 1986. С. 78, 85, рис. 3, 5, 7, 30), Маяцкого (Флѐров,

1984. С. 179, рис. 20, 18) и Красноярского (Парусимов, Прокофьев, 2005. С. 77, рис.

9, 11) могильников. Из 22-х игольников Саркела – Белой Вежи к хазарскому време-

ни относились 16. Однако, аналогичным образом орнаментированные игольники

встречаются в Белой Веже и в половецкое время (Флѐрова, 2001в. С. 78–80, рис. 37).

Но есть они и в золотоордынских памятниках. Точно такие же изделия были об-

наружены в Азаке (Перевозчиков, 1990б. С. 27, рис. 3, 11), на Водянском (Егоров,

Федоров-Давыдов, 1976. С. 161, табл. V, 4) и Царевском городищах (Федоров-Да-

выдов, Вайнер, Гусева, 1974. С. 115, табл. II, 22), в п. 5 грунтового могильника Пес-

чаный остров (Руденко, 2002. С. 315, рис. 5, 3), в п. 1 к. 61 Царева (Мыськов, 1989б.

С. 27, пл. 11, рис. 69, 1, 75, 2) с инвентарем 2-й половины ХIII – ХIV вв. Таким обра-

зом, исследователям необходимо с бóльшей степенью осторожности подходить к

использованию хронологических возможностей данных изделий.

Погребения, сооружаемые на территории стационарных памятников салто-

во-маяцкой культуры, хорошо известны. Их можно разделить на два типа. Во-

первых, это захоронения, специально устраиваемые в пределах поселений и горо-

дищ, в т.ч. и внутри жилых построек. Наиболее известна группа ранних погребений

Саркела, атрибутируемая в качестве погребений строителей данной крепости (Ар-

тамонова, 1963. С. 11–25). Хронология их бесспорна, т.к. они перекрыты слоями 2-й

половины VIII – IХ или Х–ХII вв. Во-вторых, это захоронения, обнаруженные на

Правобережном и Семикаракорском городищах, атрибутируемые авторами рас-

копок как останки тел погибших жителей этих населенных пунктов, оставшихся не

погребенными на местах своей гибели (Плетнева, 1994. С. 285–287; Флѐров, 1994. С.

469, 487; Флѐров, 2001. С. 63–65). Хронология их также бесспорна, т.к. все они об-

наружены непосредственно в слоях VIII–IХ вв. На этом фоне захоронения, впущен-

ные в культурный слой городища 2-й половины VIII – IХ вв. Золотые горки (пози-

ции 40–43), за исключением лишь п. 6 (позиция 44), обнаруженного в заполнении

19

салтовской колоковидной ямы, культурно-хронологически достоверно не могут

быть определены. Погребение 1 из раскопок Б.А. Раева вообще не имеет какой либо

архивной текстуальной документации и известно лишь по полевому чертежу (Ларе-

нок, 2000. С. 191–192), а безинвентарные п. 3, 4, 5 из раскопок В.В. Ключникова

(Ключников, 2001), учитывая отсутствие над ними надстилающего слоя вполне мо-

гут относиться к ХIV в.

Погребение 1 к. 52 из Криволиманского-I с хазарским временем связано ав-

тором раскопок, Е.И. Савченко (позиция 133; Савченко, 1981. С. 34). Однако, стре-

мена Е I (Федоров-Давыдов, 1966. С. 12, 16; Савченко, 1981, рис. 145), позволяют

датировать памятник 2-й половиной ХIII – ХIV вв.

Погребение 1 к. 27 из Подгорненского-IV (позиция 125) также не имеет

проблем с хронологией. Обломок бронзового зеркала, украшенный растительным

орнаментом, надежно связывает его с золотоордынским временем (Науменко, 1986.

С. 88–91, рис. 281).

Приходится указывать и на ряд фактических ошибок, допущенных Е.Ф. Ба-

тиевой.

Погребения из к. 14 и к. 16 Кастырского-V (позиции 88–89) и к. 2 Подгор-

ненского-IV (позиция 121) отнесены к группе захоронений с "квадратными ровика-

ми". Однако, ровики в указанных памятниках иного типа – кольцевые (Житников,

1986. С. 128–133, рис. 386–387, 404–405; Науменко, 1988. С. 78–99, рис. 256).

Погребение 2 к. 8 Кастырского-V (позиции 85–86) и п. 1 к. 8 Куцего-ХII

(позиция 155) окружены ровиками, типологические особенности которых остались

не ясными (Житников, 1986. С. 107–111; Яценко, 1995. С. 51–60).

Погребение 1 к. 9 Частых курганов (позиция 81) окружено не ровиком, а

деревянной оградой (Ильюков, Максименко, Ключников, Гуркин, 2002. С. 162–163;

Ключников, 2002. С. 49–51).

Пропущено указание на наличие квадратного ровика вокруг п. 1 к. 5 Ребри-

чанского-II (позиция 154; Парусимов, 2004. С. 120–126).

Требует выверки ситуация с п. 1 к. 28 Новосадковского (позиция 152). По

данным научного отчета памятник представлял собой поминальное сооружение

(курган-кенотаф) с подквадратным ровиком (Ильюков, 1985. С. 160–162; Власкин,

Ильюков, 1990. С. 137–153, рис. 4, 2). Возможно, допущена опечатка и позицию 152

следует считать п. 1 к. 27, но оно не имело квадратного ровика.

Погребения 11 и 13 к. 2 Кировского-IV (позиции 141–142) опубликованы

как происходящие из Красноармейского-IV (Ильюков, Кляшторный, 1993. С. 151–

152, 260). Для избежания путаницы это должно быть учтено в сносках.

Могильника Близнероссошный-I (позиция 84) на Нижнем Дону нет, есть

могильник Ближнероссошинский-I, исследованный В.Г. Житниковым в 1988 и 1989

гг.

Совершенно необоснованно Е.Ф. Батиева атрибутирует подкурганными ряд

захоронений, не являющихся таковыми.

К подкурганным отнесены все погребения Беглицы (позиции 56–60). Меж-

ду тем Т.А. Прохорова пишет о Беглице, как о курганно-грунтовом могильнике. Но

все захоронения хазарского времени: п. 9 из траншеи III р. Х (Прохорова, 1992. С.

19–20; она же, 1994. С. 52-53), п. 2 и п. 5 р. ХV (она же, 1997. С. 36), п. 7 р. ХVI (она

20

же, 1998. С. 155) она определяет грунтовыми (бескурганными). Возможно, в древно-

сти эти могилы и обозначались на местности, но в момент раскопок никаких насы-

пей зафиксировано не было.

Траншея, открывшая салтовское погребение на Вертолетном поле (позиция

74; Житников, 1998), находилось рядом с двумя курганными насыпями. Этого об-

стоятельства недостаточно, чтобы причислять его к числу подкурганных.

Насыпи не было и у п. из котлована на ул. Коминтерна (позиция 75; Жит-

ников, 1998).

Погребение 1 к. 122 Елизаветовского (позиция 164) к подкурганным отне-

сено с очень большими оговорками (Копылов, 1981. С. 12–13). Следов насыпи здесь

не было. По всей видимости, этот комплекс также является грунтовым (бескурган-

ным).

Аналогичным образом обстоит ситуация и с некоторыми погребениями Та-

наиса (п. 153 р. VI; п. 156 р. III; п. 5 р. ХVI; п. 1 раскопа П.А. Ларенка)7. Они совер-

шались вокруг развалин городища независимо друг от друга во время сезонных пе-

рекочевок населения и никаких курганных насыпей не имели (Ларенок, 2001. С. 76).

Трудно сказать, являются ли грунтовые (бескурганные) захоронения, со-

оружаемые рядом с уже существовавшими курганами самостоятельным видом ар-

хеологических памятников, но то, что подобные комплексы имели широкое распро-

странение в хазарское время, вполне очевидно. На Нижнем Дону памятниками этого

типа являются не только вышеупомянутые погребения из Беглицы и Танаиса, но и

хорошо известные донским археологам старшего поколения комплексы из Алитуба-

72 (Ларенок, 1976) и ст. Багаевской (Братченко, Швецов, 1984. С. 214–219). К ним

же примыкает захоронение из Ильевки (Круглов, 2004б. С. 180–186). На Средней

Волге таким же памятником является Шелехметский курганно-грунтовый мо-

гильник (Бражник, Кирсанов, Лифанов, 2000. С. 188–198). Вообще, грань между по-

добными и достоверно подкурганными захоронениями крайне призрачна. Достаточ-

но вспомнить, что на Нижней Волге южнее г. Енотаевск на бэровских буграх кур-

ганные насыпи не сохраняются и абсолютно все обнаруживаемые древние захоро-

нения фиксируются здесь исключительно только как грунтовые (бескурганные).

Как уже отмечалось, Е.Ф. Батиева сообщает, что ею было обследовано 193

скелета хазарского времени. Но в таблице 1 она приводит список, включающий

лишь 165 скелетов, происходящих из 162 погребений. Сноска "6" к таблице 1 и дан-

ные таблицы 2 показывают, что "недостающие" 28 комплексов относятся к грунто-

вым захоронениям могильника Крымский-I, раскопки 1979 г. Е.И. Савченко. По

числу исследованных захоронений зливкинского типа (140), этот могильник являет-

ся наиболее значительным на Нижнем Дону. Однако, учет данных одного лишь 1979

г. привел к искажению реального процентного состава женских и детских погребе-

ний. Бóльший смысл имело бы воспроизведение суммарных половозрастных сведе-

ний, ранее опубликованных Е.И. Савченко (Савченко, 1986. С. 73, 98–101), а не вы-

борочных данных одного года раскопок.

7 В то же время, ряд других захоронений VI–VII вв. Танаиса являлись обычными впускными погребениями в неболь-

шие курганы более раннего времени: п. 24, 33, 41, 43 к. 10, п. 1 к. 23 (Чалый, 1974. С. 15–16; он же, 1976. С. 10–11; он

же, 1977. С. 8–9; он же, 1979. С. 2–3), а также п. 28 к. 60 (Толочко, 2000. С. 14–15).

21

Большие нарекания вызывает заполнение колонки 5 таблицы 1: "дата – вв.

н.э., арх. культура". Е.Ф. Батиева предлагает такие трудно сочетаемые культурные,

этнические и хронологические определения, как: "раннее средневековье", "хазар-

ское", "салтовское"; "V–VIII–IХ", "VII–IХ", "к.VII", "к.VII – н.VIII", "VIII", "VIII–

IХ", "VIII–Х", "IХ", "IХ–Х" вв. Если предлагаемые даты есть повторение первичной

атрибуции авторов раскопок, то подобных определений следовало бы избегать.

Помимо ошибочной или спорной атрибуции памятников, рассмотренных

выше, не точны определения, предлагаемые для Крымского могильника – "VII–IХ"

вв., а не 2-я половина VIII–Х вв. (позиции 34–39; Савченко, 1986. С. 97). Время п. 1

к. 1 Никитина-II (позиции 61–62; Ларенок, 1991. С. 18–21; Мячин, 1993. С. 23–28;

Курганы …, 1998. С. 52–55) можно сузить до 2-й половины VII в., но уж никак не

растягивать на VIII в. Погребение 8 к. 1 Степнянского-II (позиция 165; Кузьмин,

2005. С. 173–175) датируется VI–VII вв. и тоже не может связываться с VIII в. Заме-

чу, что все подобные памятники пред- и раннехазарского времени, на мой взгляд,

предпочтительнее анализировать отдельно от достоверных захоронений VIII–IХ вв.

Именно в эту группу следовало было бы включить материалы п. 6 к. 7 Кастырского-

V, п. 1. к. 39 Ливенцовского-VII, п. 1 к. 1 Никитина-II, п. 2 к. 20 Русского-III, п. 8 к. 1

Степнянского-II, п. 1 к. 51 Царского.

В пределах 2-й половины VII – VIII в. предельно узкие даты с достаточно

высокой степенью надежности давно уже могут быть предложены для довольно

значительного числа памятников, но почему то Е.Ф. Батиева уточняет их только для

п. 1 к. 14 ("к.VII в.") и п. 1 к. 2 ("к.VII – н.VIII вв.") Подгорненского-IV, уже успев-

ших собрать солидную историографическую базу, но до сих пор полноценно не

опубликованных. Не будет большим преувеличением, если сказать, что хронология

именно этих комплексов является ключевой для всей археологии предсалтовского

периода Нижнего Дона. Считается, что именно они определяют время наиболее

раннего появления группы курганов с "квадратными ровиками" (Иванов, 2000. С.

20). Мое принципиальное несогласие с предложенными для этих памятников дата-

ми, заставляет рассмотреть этот вопрос более детально, насколько это вообще воз-

можно при обсуждении неполно изданных материалов.

Вполне понятно, что предложенные Е.Ф. Батиевой хронологические опре-

деления опираются на даты непосредственного выпуска в обращение золотых ви-

зантийских монет, обнаруженных в указанных захоронениях (солиды выпусков 651–

654 и 661–663 гг. Константа II в п. 1 к. 14; солиды 674–681 и 681–685 гг. Константи-

на IV, 687–692 и 692–695 гг. Юстиниана II, 695–698 гг. Леонтия II в п. 1 к. 2). Имен-

но эти монеты и являлись основой для формирования представления о "короткой"

хронологии абсолютно всех византийских золотых солидов VII–VIII вв. (Семенов,

1993. С. 94–95), поддерживаемое и некоторыми ростовскими археологами (Без-

углов, Науменко, 1999. С. 41; Иванов, Копылов, Науменко, 2000. С. 81). Как следст-

вие, при датировании погребальных памятников с византийскими монетами практи-

чески полностью перестали учитываться не только необходимость обязательного

добавления минимальных хронологических поправок к датам выпусков монет, не

обеспечивающих, естественно, полной объективности и достоверности (Круглов,

2002. С. 79–93; он же, 2003б. С. 4–14; он же, 2005а. С. 168–177), но и основной ис-

точник – археологический контекст (могильный инвентарь) данных памятников (!).

22

То, что далеко не все монеты VII–VIII вв. реально датирующие, доказывают погре-

бения из Серпового (1892 и 1896 гг.) с двумя и двенадцатью монетами Константина

IV 668–681 гг. и типично салтовским инвентарем 2-й половины VIII в. (Кропоткин,

1962, № 125–126). Стало быть, "короткую" хронологию византийских золотых мо-

нет необходимо доказывать в каждом конкретном случае.

Определение хронологии к. 2 и 14 Подгорненского-IV невозможно без оп-

ределения места и хронологии храма-курука из Вознесенки в системе археологиче-

ских древностей предсалтовского времени. В работе 1999 г. рамки вознесенского

хронологического горизонта А.В. Комар связывал с 705–725 гг., причем абсолют-

ную дату сооружения каганского поминального храма-курука он определил 708 г.,

(Комар, 1999. С. 131–132). В работе 2006 г. границы горизонта были удревнены до

695–715 гг., а время сооружения эпонимного комплекса связано примерно с 698 г.

(Комар, 2006а. С. 124–125, 233, рис. 53. С. 239). Важно понять причину того, поче-

му, несмотря на грандиозную архитектуру храма-курука и наличие большого числа

предметов роскоши, золотых монет с портретами византийских императоров в Воз-

несенке обнаружено не было. Данное обстоятельство выглядит слишком необычным

явлением для памятников столь высокого социального ранга. Быть может, ситуация

с отсутствием монет в Вознесенке была частным персональным решением окруже-

ния погребенного кагана, не имевшего личных прижизненных политических кон-

тактов с лидерами Византии. Возможно, также, что в Хазарском каганате в самом

конце VII в. сложилась гипертрофированная ситуация полного отсутствия запасов

золотых монет даже для погребений правящих каганов. Ведь солиды 1-й половины

VII в. встречаются не только в более ранних Макуховке, Келегеях и каганском ком-

плексе из Перещепино, но и в могилах знати и рядовых кочевников из Дорофеевско-

го (Круглов, 1992б. С. 156, рис. 4), Журавлихи (Комар, 2006б. С. 405, рис. 2, 5), Но-

вых Санжар (Смиленко, 1968. С. 163, рис. 3), Осиповки (Бєляєв, Молодчикова, 1978.

С. 87, рис. 2, 4. С. 89; Телегин, 2000. С. 24, рис. 5), Шиловки (Багаутдинов, Богачев,

Зубов, 1998. С. 188, 225, табл. ХIII, 9) и Чирюрта (Гавритухин, Обломский, 1996. С.

79), относящихся к хронологическому горизонту самой Вознесенки (!).Вознесенка, в

таком случае, с одной стороны, определяет собой важнейший условный репер за-

вершения использования византийского золота, поступившего в Хазарский каганат

в ходе межгосударственных контактов конца 1-й половины VII в. (638–646 гг.) и

осевшего в Перещепино, Макуховке и Келегеях8. С другой стороны, она предшест-

вует началу поступления в степь партий монет 2-й половины VII – начала VIII в.,

среди которых, впрочем, также могли находиться и более ранние солиды 1-й поло-

вины VII в. В частности, сильно затертая монета из Шиловки в Хазарский каганат

попала, видимо, еще в конце 1-й половины VII в. Но гораздо лучше сохранившиеся

солиды из Дорофеевского, Журавлихи, Новых Сенжар и Осиповки, судя по их фото-

графиям и описаниям, видимо, долгое время хранились без движения в имперских

кладовых и попали в каганат, скорее всего, лишь в составе партий монет 2-й поло-

вины VII в.

8 После контактов 645–646 гг., сопровождавшихся массовой выплатой золота, связи между Византией и хазарами со-

кращаются. С 662 г. отмечается полный разрыв взаимоотношений. Условную грань между партиями имперских монет

582–646 и 651–711 гг. определяет солид Константа II 646–647 гг. из Журавлихи (Комар, 2006б. С. 405, рис. 2, 5).

23

В целом, я согласен с мнением С.И. Безуглова о том, что солиды 651–711

гг. из нижнедонских погребений могли поступить в степь в качестве разовой едино-

временной партии. Признание факта наилучшей сохранности монет более ранних

выпусков этих лет позволило С.И. Безуглову предположить существование дли-

тельного периода механического накопления этой партии (Безуглов, Науменко,

1999. С. 41). Но, в принципе, можно говорить и о возможности получения хазарами

не одной, а двух партий данных монет. Первая выплата могла предшествовать нача-

лу борьбы императора Юстиниана II за возвращение себе престола (ок. 704 гг.) и

исходить от Тиберия III. Сведений о ней в источниках нет, но только так можно

объяснить попытку хазар передать Юстиниана II, незадолго до того вступившего в

брак с сестрой хазарского кагана, в руки Тиберия III. Вторая выплата была связана

уже с воцарением Вардана Филиппика (711 г.) и хорошо подтверждается источни-

ками9. Однако, вряд ли эти выплаты, состоящие из одинаковых монет, мы когда ли-

бо сможем различить. С учетом же существования солида 2-го правления Юсти-

ниана II из п. 1 к. 3 Вербового Лога-IX (Науменко, 1989. С. 22–30; Безуглов, Нау-

менко, 1999, 40, рис. 1, 12; Иванов, Копылов, Науменко, 2000. С. 82–83), terminus

post quem (предел, после которого) времени поступления в Хазарский каганат им-

перских монет указанных выпусков определяется периодом 704–711/713 гг. Пред-

ложенная дата вполне объясняет незначительное количество находок солидов Кон-

станта II, оказавшихся анахроническими в обращении начала VIII в., но в реальной

действительности являвшихся наиболее массовыми. Она также объясняет не только

полное отсутствие монет Вардана Филиппика, но и единичность монет 2-го прав-

ления Юстиниана II, крайне редких самих по себе. Наконец, она объясняет и не-

обычно большое количество монет Константина IV, 1-го правления Юстиниана II,

Леонтия II и Тиберия III, по степени своей реальной редкости не слишком много ус-

тупающих степени редкости монет 2-го правления Юстиниана II и Вардана Фи-

липпика10

. Тerminus post quem времени получения хазарами византийского золота

позволяет определять оптимально возможное время строительства храма-курука у

Вознесенки – не позднее 704–711/713 гг. Эта же дата корректирует и время возмож-

ного начала выпадения погребений с монетами 2-й половины VII – не ранее 704–

711/713 гг.

9 Хазары заставили византийское войско, присланное Юстинианом II весной 711 г. в Херсонес, провозгласить Вардана

императором еще до свержения самого Юстиниана II. За это они получили крупный денежный залог (Артамонов,

1962. С. 199, 201; Чичуров, 1980. С. 63–64). Возможно, что Вардан после восшествия на престол в декабре 711 г. вы-

нужден был вновь расплачиваться с хазарами за поддержку. Известно, что при его воцарении был убит не только Юс-

тиниан II, но его сын Тиверий, законнорожденный от брака с Феодорой, сестрой кагана. Оставили ли это хазары без

внимания, нам не известно. Поскольку монет самого Вардана до воцарения еще не было, кочевники могли получать

только солиды выпусков более ранних императоров. Любопытно высказывание Феофана о Вардане: "Провождая со-

вершенно беззаботную жизнь в своих чертогах и нашедши здесь множество денег и драгоценных вещей, которые в

продолжении многих лет собраны были многими царями через опись имений в казну… особенно при последнем Юс-

тиниане, все это расточал втуне, понапрасну, безо всякой пользы" (Дашков, 1997. С. 124). Ясно, что конфискации,

осуществлявшиеся во 2-й период правления Юстиниана II касались сподвижников Леонтия II и Тиберия III, а в состав

секуляризованного имущества входили и выпущенные от их имени золотые монеты, являвшиеся нелигитимными для

Юстиниана II. Но в государственной казне, как это было у персов, хранились и запасы монет более ранних выпусков

VII в., в том числе и его 1-й половины, собираемые в виде государственных налогов. 10

Приняв за условную единицу оценку золотых монет 1-го правления Юстиниана II (Sear, 2003. С. 200–284), можно

расчитать степень редкости монет 2-й половины VII – начала VIII в., соответствующую реальной ситуации и того

времени: Констант II – 0,6; Тиберий III – 0,8; Константин IV и Леонтий II – 1,0; 2-е правление Юстиниана II и Вардан

Филиппик – 1,5; Анастасий II – 2,0.

24

Наиболее ранним памятником с византийскими монетами на Нижнем Дону

оказывается комплекс из Романовской 1884 г. с солидом Леонтия II (695–698 гг.) и

подражанием солиду Константина IV (Семенов, 1985. С. 90–100), являющийся

"единственным достоверным нижнедонским погребением с инвентарем облика са-

мой Перещепины" (Комар, 2006а. С. 91), датирующийся фазой 1 хронологического

горизонта Вознесенки.

Примерно к этому же времени относится и сооружение к. 2 Саловского-IV

(Парусимов, 1998. С. 17–21, рис. 18–24; Флѐрова, 2001б. С. 172, рис. 4). Попытка

А.В. Комара соотнести погребения этого кургана с салтовским горизонтом I (737–

770 гг.) (Комар, 2006а. С. 120) не убедительна. В Саловском-IV нет предметов даже

предсалтовского горизонта Галиат-Геленовка (725–737 гг.). В составе заупокойного

инвентаря п. 2, перекрытого материковым выкидом из п. 1, находились костяная

(роговая) и бронзовая пряжки, причем особенности последней определяются самим

А.В. Комаром характерными для горизонта Перещепино и Игар – Озоры, а также

для самого начала горизонта Вознесенки (Комар, 1999. С. 117). Именно в это время

бытуют удила с восьмерковидными окончаниями звеньев и специфическими фигур-

ными окончаниями псалиев, а также серьги "хазарского" типа (Комар, 1999. С. 118–

119). В основательно потревоженном п. 1 Саловского-IV помимо солидов Леонтия II

и Тиберия III присутствуют типично вознесенские предметы с инкрустацией золо-

том по железу, костяные накладки седла со стилизованным S-овидным раститель-

ным орнаментом. Наконец, здесь же был обнаружен и предельно ранний вариант

лука "хазарской" технологии типа А–2–а (Круглов, 2005б. С. 80, 134, рис. 34, 6–7)

или II–А–3 (Круглов, 2005в. С. 307, 318, рис. 8, 6–7) с максимально возможной для

них длиной рукояти около 20 см, почти полностью соответствующий луку из п. 1 к.

1 Шиловки (Багаутдинов, Богачев, Зубов, 1998. С. 222–223, табл. Х, 5, ХI, 1–4). На-

конец, ровик, окружающий площадку с п. 1 и п. 2 к. 2 Саловского-IV, относится к

тому же самому редкому типу, к которому относится и ровик из к. 1 Шиловки (Ба-

гаутдинов, Богачев, Зубов, 1998. С. 216, табл. V, 1). А.В. Комар датирует к. 1 Ши-

ловки фазой 2 горизонта Вознесенки (Комар, 2006а. С. 115). Таким образом, абсо-

лютная дата п. 2 к. 2 Саловского-IV определяется не позднее 704–711/713 гг., а дата

п. 1 не ранее 704–711/713 гг. В целом, только лишь в Романовской 1884 г. и в Салов-

ском-IV мы и находим "короткую хронологию" – крайне редкий случай максималь-

но возможного сближения времени начала выпадения монет в могилы не только со

временем их попадания в Хазарский каганат (704–711/713 гг.), но и со временем их

непосредственного выпуска – 695/698 гг. для Романовской-1884 г. и 698/705 гг. для

Саловского-IV.

Хронология п. 1 к. 2 Подгорненского-IV (Науменко, 1988. С. 78–99, рис.

256–344), памятника, почему то считающегося более поздним, чем п. 1 к. 14, в на-

стоящее время вполне определима даже без учета уникального набора из девяти зо-

лотых византийских монет выпусков 674/698 гг. и имперской серебряной посуды

(Naumenko, Bezuglov, 1996, s. 247–257; Безуглов, Науменко, 1999. С. 35–40, фото 3–

11; Флѐрова, 2001а. С. 110, рис. 24в). Три типично салтовские литые овальнорам-

чатые пряжки с шарнирным язычком и трапециевидным рамчатым щитком харак-

терны для горизонта салтовский I (737–790 гг.), но они начинают встречаться уже на

25

стадии предсалтовского горизонта Галиат-Геленовка (725–737 гг.) (Комар, 1999. С.

121, 125). В принципе, для них нельзя полностью исключать и более ранней даты,

так как аналогичные пряжки в Пенджикенте известны уже в слоях 1-й четверти VIII

в. (Распопова, 1980. С. 87, рис. 61, 4–8). Удила с восьмерковидными окончаниями

звеньев и прямыми гвоздевидными псалиями, а также серьги "хазарского" типа

(Науменко, 1986. С. 84–85, рис. 320, 342), как уже отмечалось, характерны для вре-

мени горизонта Вознесенки (Комар, 1999. С. 118–119). Несколько смущает слишком

короткая рукоять сложносоставного лука типа Б–1 (Круглов, 2005б. С. 80) или II–А–

2 (Круглов, 2005в. С. 307) из этого комплекса (15,1 см), которую никак нельзя отне-

сти к числу ранних луков "хазарской" технологии, но, быть может, это объясняется

либо несколько более поздней хронологией данного захоронения, либо подростко-

вым возрастом погребенного, определенного антропологами в 10–12 лет (Батиева,

2005. С. 77). Последнее обстоятельство оказывается крайне важным. Именно оно

позволяет нам удревнить время перехода от 2-й фазы горизонта Вознесенки к гори-

зонту Галиат-Геленовки (с 725 до 715/720 г.). Это подтверждает правильность об-

щей коррекции абсолютного времени существования памятников горизонта Возне-

сенки в сторону 10-летнего удревнения, проведенной А.В. Комаром в его последней

работе (Комар, 2006а. С. 124–125, 233, рис. 53. С. 239). Учитывая все изложенное,

абсолютная дата п. 1 к. 2 Подгорненского-IV балансирует в пределах конца фазы 2

горизонта Вознесенки и начала перехода к горизонту Галиат-Геленовка – 715/725 гг.

Следовательно, в материалах этого комплекса мы имеем еще одну крайне редкую

степень максимально возможного сближения времени стартового попадания визан-

тийских монет в Хазарский каганат (704–711/713 г.) со временем выпадения их в

могилу (715/725 гг.).

В п. 1 к. 14 Подгорненского-IV (Науменко, 1986. С. 35–48, рис. 101–136)

тонкоштампованный пластинчатый позолоченный U-образный поясной оконечник-

коробочка (Иванов, Копылов, Науменко, 2000. С. 83, рис. 2, 2; Иванов, 2001. С. 128,

рис. 2, 2) хотя и считается наследием горизонта Перещепины, но является более ха-

рактерным для эпохи Вознесенки (Комар, 1999. С. 117–118). Он сочетается с брон-

зовой литой трехсоставной шарнирной поясной пряжкой типа "Тепсень" (Иванов,

Копылов, Науменко, 2000. С. 83, рис. 2, 1; Иванов, 2001. С. 128, рис. 2, 1), имеющей

массивный хоботковидный язычок с выступом-ограничителем на своем заднем кон-

це. U-образный щиток пряжки – прорезной, он украшен ажурным специфическим

орнаментом: центральный ствол имеет по краям раздвоенные лепестки-пальметты,

по обоим его сторонам расположены два симметрично вьющихся стебля-отростка.

Боковые стебли заканчиваются характерными трилистниками, в их центре и у осно-

вания – одиночные листья. И.О. Гавритухин некритично повторяет аналогии (Гав-

ритухин, 2005. С. 412), приводимые для данной пряжки А.А. Ивановым (Эски Кер-

мен, склеп 257; см.: Комар, 2006. С. 138, рис. 33, 3), но все они некорректны, т.к. со-

ответствуют лишь форме рамке и характеру ее крепления со щитком, но никак не

орнаменту щитка, на что совершенно верно указал А.В. Комар (Комар, 2006. С. 90).

Возможно, ошибка объясняется неточным описанием и сильно искаженной прори-

совкой данной пряжки, равно как и оконечника-коробочки, допущенных авторами

26

первой публикации11

. В лучшем случае, подгорненская пряжка лишь развивает тра-

диции пряжки из Эски Кермена, указываемой в качестве аналогии. Соответственно,

предложенная И.О. Гавритухиным для комплекса дата – последняя треть VII в., ока-

зывается сильно заниженной. По большому счету, все составные элементы ее декора

(ветвящиеся стебли, трилистники и пальметты на вершинах, симметричные боковые

отростки с однолистниками), позднее окажутся характерными для классического

салтовского растительного орнамента горизонта салтовский II (Фонякова, 1986. С.

38, рис. 1). И я не вижу никаких оснований, чтобы исключать данную пряжку из

круга украшений специфического стиля (уральского, по А.И. Айбабину, хазарского,

по А.В. Комару; Айбабин, 1982. С. 178–184; Комар, 1999. С. 123–127), определяемо-

го характерным для горизонта салтовский I. Подобные пряжки отражают несомнен-

ное сочетание византийской технологической конструкции и хазарских (предсал-

товских) орнаментальных мотивов (Комар, 1999. С. 123). В целом, она отличается от

всех остальных пряжек, опубликованных А.А. Ивановым, лишь несколько более

массивным размером своего язычка. Арочные восьмеркообразные стремена (Нау-

менко, 1986, рис. 118) характерны для горизонта Вознесенки (Комар, 1999. С. 119),

но удила с S-овидными псалиями (Науменко, 1986, рис. 115) свойственны уже для

салтовского горизонта I (Комар, 1999. С. 128). Последние, однако, продолжают со-

хранять восьмерковидные окончания звеньев горизонта Вознесенки (Комар, 1999. С.

119). В инвентаре данного комплекса присутствует также и классический сал-

товский лук "хазарской" технологии варианта А–2–Б (Круглов, 2005б. С. 80) или II–

А–4а (Круглов, 2005в. С. 307) с роговыми срединными боковыми и краевыми тыль-

ными и передними накладками типа "челнок" (Науменко, 1986, рис. 126–127). До-

салтовское время появления такого оружия дальнего боя крайне необычно, но уже

не вызывает какого либо удивления. Подгорненский лук лишь заполняет собой ла-

куну между аналогичным луком более ранней "тюрко-хазарской" технологии из к.

34 Сидор, датирующегося рубежом VII–VIII вв. (Круглов, 2004а. С. 293–302, рис. 2)

и классическими салтовскими луками "хазарской" технологии 2-й половины VIII в.

(Плетнева, 1989. С. 70, рис. 32). Вся эта крайне интересная ситуация сов-

стречаемости разновременных вещей дает возможность считать коробчатый око-

нечник, восьмеркообразные стремена и восьмерковидные окончания звеньев удил

не более чем дериватами горизонта Вознесенки и позволяют связывать данный ком-

плекс с самым началом хронологического горизонта Галиат-Геленовка, но датиро-

вать его выпадение следует не позже самого конца 1-й трети VIII в. Таким образом,

хотя обнаруженные в комплексе византийские золотые монеты 651–663 гг. (Безуг-

лов, Науменко, 1999. С. 35, фото 1–2), как таковые, реально датирующими уже не

являются, тем не менее, мы можем предполагать и здесь высокую степень макси-

мально возможного сближения времени попадания византийских монет в Хазарский

каганат (704–711/713 г.) со временем реального выпадения их в данную могилу

(725/733 гг.).

11

Бронзовый пластинчатый оконечник-коробочка изображен на рисунке, скорее, литым с закраинами, чем штампо-

ванным. Большие искажения допущены в прорисовке лепесткового орнамента на щитке пряжки. Вся поверхность

щитка между внешним бордюром и стеблем на пряжке в реальности полностью вырезана (см.: Науменко, 1986, рис.

131–132). Соответственно, не верны и все последущие воспроизведения данных предметов (Иванов, 2001. С. 128, рис.

2, 1–2; Гавритухин, 2005, рис. 1, 168; Комар, 2006. С. 138, рис. 33, 4).

27

Поскольку инвентарь погребений к. 2 и к. 14 Подгорненского-IV оказыва-

ется стадиально как бы переходным между инвентарем погребений фазы 2 Возне-

сенки, представленных к. 1 Шиловки и к. 2 Саловского-IV, выделенный А.В. Кома-

ром горизонт Галиат-Геленовки (Комар, 1999) более правильным было бы имено-

вать Подгорненским, либо даже разделить его на две отдельные фазы.

Далее переходим к самому главному. Как уже отмечалось, Е.Ф. Батиева

классифицирует весь изучаемый материал на две основные подгруппы: грунтовые

захоронения и подкурганные погребения. Несомненно, что постановка такого важ-

ного признака, как наличие или отсутствие над захоронением курганной насыпи в

качестве определяющего индикатора-разделителя археологических памятников име-

ет определенный научный смысл. Как и любая другая система группирования мате-

риала, в качестве эксперимента, она вполне приемлема. Практическое разделение

исходного материала на подкурганные и грунтовые захоронения позволило Е.Ф. Ба-

тиевой получить крайне интересные выводы. Оказалось, в частности, что "в грунто-

вых могильниках, в целом, преобладают черепа европеоидного типа. В курганах без

ровиков на правом берегу Дона монголоидных и европеоидных черепов примерно

поровну, на левом берегу пока зафиксированы только одни монголоидные черепа. В

погребениях из курганов с ровиками на обоих берегах Дона две трети составляют

черепа с преимущественно монголоидными чертами" (Батиева, 2005. С. 87).

Вместе с тем, предложенное разделение исходного материала вызывает и

некоторую степень сожаления. Замечу, что в этом нет какой либо вины самой Е.Ф.

Батиевой, но факт остается фактом: для современного хазароведения подобное яв-

ляется не более чем ретроспективой научного знания 50–60-х гг. ХХ в.

До самого начала 1970-х гг. считалось, что население Хазарского каганата

практиковало только лишь грунтовый (бескурганный) обряд захоронения умерших.

Кардинально ситуация изменилась лишь после открытия Л.С. Клейном в к. 11 Соко-

ловской балки подбойного захоронения, окруженного подквадратным ровиком

(Клейн, 1971. С. 19–24; Клейн, Раев, Семенов, Субботин, 1972. С. 132–134; Плетне-

ва, 1981. С. 71, 159, рис. 45, 16; Семенов, 1988. С. 101, рис. 3, II). Уверенная атрибу-

ция этого памятника в качестве салтовского доказала факт использования населени-

ем Хазарского каганата в погребальных целях также и курганных насыпей.

Первая предварительная характеристика памятников этого круга была дана

С.А. Плетневой: "подкурганные ямные захоронения, преимущественно в подбойных

могилах, реже в ямах с заплечиками, окруженных квадратными ровиками". С.А.

Плетнева выделила их в третий тип погребений салтово-маяцкой культуры и указала

на возможную связь с хазарами (Плетнева, 1981. С. 71, 75; она же, 1986. С. 45; она

же, 1990. С. 82; она же, 1999. С. 121–123, 196–205, рис. 97–98, 117–120).

Близкую характеристику предложил и И.С. Каменецкий: "обычно одиноч-

ное погребение под курганом, могильная яма типа подбоя, вокруг ямы – квадратный

ров". Он также указывал на повышенную вероятность принадлежности данных па-

мятников именно к хазарам, но, в отличие от С.А. Плетневой, с "некоторыми ого-

ворками" выделял их в особый этнокультурный тип погребения, "хазарскую" куль-

туру, отличную от салтовской (Каменецкий, 1983. С. 232).

А.И. Семенов предложил именовать комплексы, подобные Соколовскому

к. 11, "памятниками соколовского типа" (Семенов, 1996б. С. 16; он же, 1997. С. 22–

28

24). Набор признаков, характеризующих эпонимное погребение, таков: основное

подкурганное захоронение в яме с подбоем; наличие вокруг могилы подквадратного

ровика-ограды; сопровождение умершего, ориентированного головой на З, останка-

ми коня и барана (Рис. 3)12

. Два элемента этого списка – конструкция могильной

ямы (подбой в длинной стенке) и местоположение относительно покойного остан-

ков коня и барана и составляют предельно конкретную основу термина "памятник

соколовского типа". Находки золотых византийских монет, украшений и сложносо-

ставного лука "хазарской" технологии определяют лишь хронологию этого ком-

плекса, а не этнокультурный археологический тип захоронения.

Хотя никто из исследователей не делал и до сих пор не делает каких либо

принципиальных различий между понятиями "курганы с ровиками" и "памятники

соколовского типа", можно уверенно говорить о том, что они не соответствуют друг

другу (Круглов, 2005г. С. 435). В отличие от предельно конкретного термина "па-

мятник соколовского типа", определение "курганы с ровиками" не обладает необхо-

димой конкретностью, обязательной для подобного рода классификационных поня-

тий.

Во-первых, реально существуют погребения, окруженные не только квад-

ратными "внешними" и "внутренними" (тип I–А и I–Б), но и кольцевыми "внешни-

ми" и "внутренними" (тип II–А и II–Б) подкурганными ровиками; причем хроно-

логия их всех различна.

Наиболее известными памятниками с квадратными ровиками I–А являют-

ся: к. 1 Шиловки (Багаутдинов, Богачев, Зубов, 1998. С. 183–189, 216–225, табл. V–

ХIII; Плетнева, 1999, рис. 119) и к. 5 Кривой Луки-XXVII (Федоров-Давыдов, 1984.

С. 80–91; Плетнева, 1999. С. 196–197, рис. 117); с ровиками I–Б: к. 11 Соколовской

балки. Немногими опубликованными памятниками с кольцевыми ровиками II–А яв-

ляются: п. 2 к. 3 Сивашовки (Орлов, 1985. С. 100–102; Somogyi, 1987, s. 142, abb. 3,

144; Рашев, 2004. С. 270–271, табл. 35–36; Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 247,

рис. 2), п. 1 к. 2 Березовки-I (Скарбовенко, Сташенков, 2000. С. 183, рис. 2) и к. 13

Барановки-I (Круглов, 1992а. С. 177–180, рис. 4; Плетнева, 1999, рис. 118); с коль-

цевыми ровиками II–Б: к. 13 Новоаксайского (Круглов, 1992б. С. 146, 148, рис. 1, 8).

Если подквадратные ровики-ограды давно уже признаны важнейшим составляющим

элементом ритуальных действий и поминального культа, то чем являются кольце-

вые ровики пока еще не вполне ясно. Большинство из них, судя по отчетным доку-

ментам, даже не были прокопаны. Между тем в ровике из к. 2 Березовского (Скар-

бовенко, Сташенков, 2000. С. 167, 183, рис. 2) и к. 3 Талового-II (Глебов, 2004. С. 7–

8) отмечено наличие костей коня и верблюда, а также фрагментов керамики.

Помимо квадратных и кольцевых ровиков кочевнические погребения ха-

зарского времени могут окружаться и деревянными оградами: Дубовый, к. 2 (Ма-

монтов, 1991. С. 35–38); Частые курганы, к. 9 (Ильюков, Максименко, Ключников,

Гуркин, 2002. С. 162–163; Ключников, 2002. С. 49–51). Функциональное отличие

подобных сооружений от ровиков-оград принципиальной разницы не имеет.

Во-вторых, погребения из "курганов с ровиками" не составляют единого

блока памятников. Выделяются четыре основные группы захоронений: в Н- 12

Признателен Л.С. Клейну, начальнику Новочеркасской экспедиции, за любезное разрешение издать отчетные планы

данного комплекса.

29

образных (Шиловка, к. 1), Т-образных (Заячьи могилы, к. 8; Болтрик, Комар, 2005.

С. 82–93) и продолжающих направление входной ямы (Христофоровка, п. 12 к. 7;

Prichodnyuk, Fomenko, 2003. С. 110, fig. 2; Рашев, 2004. С. 278, табл. 43) катакомбах;

подбойных ямах (Соколовская балка, к. 11); ямах со ступеньками вдоль длинных

стен (Сивашовка, п. 2 к. 3)13

и простых ямах (Аглицкий, к. 112; Потапов, 2002. С.

285, 302).

В-третьих, реально существует значительное количество захоронений, не

окруженных ровиками, но полностью аналогичных по обряду погребениям из кур-

ганов с ровиками. Они представлены не только основными погребениями – Бара-

новка-I, к. 27 (Круглов, 1992а. С. 180–181); Верхнерубежный-I, к. 2 (Гуренко, Сит-

ников, Скворцов, Сурков, 1994. С. 48–50, 55); Дорофеевский, к. 13 (Круглов, 1992б.

С. 152–156), но и впускными в курганы – Капитанский, п. 1 к. 12 (Шилов, 1964. С.

29–31); Чиковский, п. 1 к. 27 (Круглов, 1992б. С. 157), дюны и бэровские бугры –

Комсомольский, п. 12 (Плахов, 1988, 11–13, 56–57; Круглов, 2005б. С. 107–108, рис.

8–9) и даже грунтовыми (бескурганными) могилами: Багаевский (Братченко, Шве-

цов, 1984. С. 214–219), Ильевка (Круглов, 2004б. С. 180–186).

В результате, придерживаясь рамок каких то одних традиционных класси-

фикационных представлений провести четкие типологические границы между па-

мятниками VII–IХ вв. становится практически невозможно. Одни и те же комплексы

попадают в самые разные "типы", "группы" и "круги".

Хотя традиционная историография уже прочно утвердилась во мнении, что

подкурганные захоронения, огражденные квадратными ровиками, оставлены сами-

ми хазарами, время показало, что открытие подобных памятников так и не привело

к разрешению проблемы обоснованного выделения погребений самих хазар. В част-

ности, выборка памятников по признаку наличия вокруг захоронения квадратного

ровика I–Б, количественно преобладающего, не позволяет считать подобные ком-

плексы принадлежащими ни к наиболее раннему периоду истории Хазарского кага-

ната, ни к наиболее позднему.

Наиболее ранними являются не квадратные, а кольцевые рвы II–А из к. 3

Сивашовки и к. 2 могильника Лебеди-IV (Скарбовенко, 1980. С. 47–53, рис. 18), за-

хоронения которых датируются фазой 1 перещепинского хронологического гори-

зонта (665–685 гг.), но погребальный обряд этих комплексов отличен от обряда за-

хоронения из к. 11 Соколовской балки.

Кольцевым рвом II–А было окружено п. 1 к. 2 Березовки-I (Скарбовенко,

Сташенков, 2000. С. 183, рис. 2), датирующееся фазой 2 перещепинского горизонта

(685–695 гг.). Погребальный обряд этого захоронения довольно близок к могилам

соколовского типа.

Кольцевыми ровиками II–А ограждены также: к. 6 Белояровки (Моружен-

ко, Санжаров, Посредников, 1984. С. 36–37), к. 8 Гувы-I (Шнайдштейн, 1979б. С.

60–61; Плетнева, 1999, рис. 120), к. 1 Кривой Луки-XV (Федоров-Давыдов, Дворни-

13

С признаком "две ступеньки вдоль длинных стен" чаще всего бывает связан признак "наличие ниш, одной или двух,

в коротких стенках". В описании п. 2 к. 3 Сивашовки (Комар, Кубарев, Орлов, 2006) этот признак отсутствует. Внима-

тельный анализ масштаба разноуровневых планов этого погребения (рис. 3 и рис. 5), позволяет предположить воз-

можность существования указанного признака, но это не более чем ошибка авторов указанной статьи (письмо А.В.

Комара).

30

ченко, Малиновская, 1974. С. 167–169), к. 1 Криволиманского-IV (Савченко, 1981.

С. 89–91), к. 14 Купцын Толги (Шнайдштейн, 1981. С. 85–86), к. 1 Нагавского-III

(Мыськов, 1987. С. 22–25), к. 18 Спорного-IV (Савченко, Балабина, 1977. С. 132–

137), к. 3 Талового-II (Глебов, 2004. С. 14–15, 40–43; он же, 2005. С. 65–66; он же,

2006. С. 86–89), к. 1 Типков-I (Ляхов, 2005. С. 159–160; Ляхов, в печати). Погребе-

ния из указанных курганов имеют все характерные признаки, свойственные захоро-

нениям соколовского типа, но датировка их менее определенна: примерно 1-я треть

VIII в14

.

Бытование крайне редких курганов с квадратными ровиками I–А связыва-

ется с фазой 2 вознесенского горизонта: Шиловка, к. 1; Саловский-IV, к. 2. Вероят-

но, этим же временем датируется и курган-кенотаф 1 из Лебедей-IV (Скарбовенко,

1980. С. 15–17, 44–46, рис. 4), ритуальная площадка которого окружена абсолютно

аналогичным рвом. Погребения из указанных памятников, да и сам тип ровиков I–А

не характерны для захоронения из Соколовской балки.

Погребения из к. 2 и 14 Подгорненского-IV и к. 3 Вербового Лога-IХ опре-

деляются типично соколовскими. Относясь к подгорненскому (галиат-

геленовскому) хронологическому горизонту, они считаются наиболее ранними в

группе захоронений, окруженных ровиками II–Б. Проблема в том, что в к. 2 Подгор-

ненского-IV погребение окружено не квадратным, а кольцевым рвом II–А. В виде

угла у него оформлен лишь один СЗ-й сектор, не имеющий перемычек (Науменко,

1988, рис. 256). В к. 14 Подгорненского-IV углом оформлен также лишь один СВ-й

сектор ограды, а все остальные стороны – кольцевые (Науменко, 1986, рис. 101). Не-

стандартная конструкция зафиксирована и в к. 3 Вербового Лога-IХ, где достаточно

условно можно говорить о наличии у ограды уже трех углов (Науменко, 1989, рис.

76). Полагаю, что подобные конструкции отражают собой не что иное, как явный

переход от практики сооружения оград II–А к строительству оград I–Б.

Основное большинство четко выраженных квадратных вокруг могильных

ровиков представлено типом I–Б. Происходящие из этих курганов погребальные па-

мятники датируются предсалтовским подгорненским (галиат-геленовским) горизон-

том (720/725 – 737 гг.) и фазами 1а и 1б салтовского горизонта I (737–770 гг.) (Круг-

лов, 2005г. С. 435).

Для фазы 3 салтовского горизонта I (770–790 гг.) может быть отмечен еди-

ничный случай сооружения квадратной ограды I–А (Кривая Лука-XXVII, к. 5). В это

же время намечается явный переход к сооружению кольцевых ровиков II–Б (Ново-

аксайский, к. 13), оказывающихся более характерными для салтовского горизонта II

(горизонт Барановки) (с 790 г.) и окружающих, в основном, подкурганные памятни-

ки зливкинского типа (см. далее).

Поскольку образование Хазарского каганата и реальный выход хазар на

арену истории имел место не в VIII в., а в середине VII в. остается сделать вывод,

что наличие индивидуальной курганной насыпи, сооружение захоронений на пло-

щадках, ограждаемых рвами, а также ориентировка погребенных у кочевого населе-

ния степных районов Хазарского каганата являлись не узко этническими, а со-

циально надкультурными, а в конечном счете – обычными хронологическими при- 14

Ранее я полагал, что кольцевыми ровиками ограждались лишь захоронения 2-й половины VIII в. (Круглов, 2005г. С.

434–435). Как оказалось, есть и более ранние захоронения этого типа.

31

знаками. Это вынуждает отказаться от использования их в качестве первичных

классификационных характеристик погребений кочевников хазарского времени.

Наиболее ранние погребения типа Соколовской балки представлены ком-

плексами группы Бережновки-II (к. 111) – Виноградного (к. 5) – Портового, дати-

рующихся фазами 1–2 перещепинского хронологического горизонта (665–695 гг.). В

числе памятников этой группы могут быть отмечены: Березовка-I, п. 1 к. 2 (Скарбо-

венко, Сташенков, 2000. С. 183, рис. 2); Богачевка, п. 12 к. 8 и п. 5 к. 9 (Генинг, Кор-

пусова, 1989. С. 9–10, 13, 33, 35–36, 38; Рашев, 2004. С. 251, табл, 16, 1–16); Восточ-

номалайский-II, п. 12 к. 1 (Лимберис, 1986. С. 20–33, 122–126); Греки-I, п. 6 к. 1

(Гей, Сорокина, Мельник, 1981. С. 11–16); Калининская, п. 10 к. 4 (Атавин, 1996. С.

245–248, табл. 8–11; Рашев, 2004. С. 261, табл. 26); Калининская, п. 3 к. 30 (Атавин,

1996. С. 249–252, табл. 12–15; Рашев, 2004. С. 262, табл, 27; Круглов, 2005б. С. 123,

рис. 22); Комсомольский, п. 12 (Плахов, 1988. С. 11–13, 56–57; Круглов, 2005б. С.

107–108, рис. 8–9); Костогрызово, п. 7 к. 1 (Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 323–

335); Матюхин Бугор, п. 12 (Смоляк, 1993. С. 55–78; Смоляк, 1994. С. 25; Смоляк,

1999. С. 48–49); Наташино, к. 17 (Баранов, 1990. С. 109, 111–113; Колотухин, Тощев,

2000. С. 207–211; Рашев, 2004. С. 266, табл. 31); Чапаи, п. 2 к. 29 (Атавин, 1996. С.

241–244, табл. 4–7; Рашев, 2004. С. 281, табл. 46).

Хотя никаких ровиков-оград вокруг себя они не обнаруживают, от более

поздних памятников, являющихся основными в курганах, захоронения этой группы

отличаются преобладанием впускных могил и ориентировки покойных в направле-

нии на СВ. Учитывая устойчивость данных особенностей, памятники группы следу-

ет именовать раннесоколовскими. Но грань между ранними и более поздними ком-

плексами VIII в., собственно соколовскими, чрезвычайно условна и крайне размыта.

Первые захоронения типа Соколовской балки с западной ориентировкой начинают

появляться уже в перещепинское время: Виноградное, п. 3 к. 5 (Орлов, Рассамакин,

1996. С. 102–113; Круглов, 2005б. С. 124. рис. 23; Рашев, 2004. С. 254–256, табл. 19–

21); Восточномалайский-II, п. 12 к. 1; Греки-I, п. 6 к. 1; Комсомольский, п. 12. С фи-

налом перещепинского горизонта связано и начало сооружения индивидуальных

курганных насыпей над захоронениями со ступеньками во входных ямах и подбоя-

ми: Березовка-I, п. 1 к. 2; Наташино, к. 17.

Что же касается традиции окружения погребений квадратными ровиками,

то это явление никак не может связываться только лишь с началом массового пере-

хода кочевников на рубеже VII/VIII вв. к практике сооружения основных погребе-

ний (Флерова, 2001а. С. 167). Да, именно это обстоятельство позволяет нам более

четко фиксировать ровики во время раскопок. Но практически все основные по-

гребения соколовского типа рубежа VII/VIII – 1-й трети VIII вв. или вообще не

имеют вокруг себя ровиков: Вербовский-I, к. 9 (Мамонтов, 2004. С. 15–17); Верхне-

рубежный-I, к. 2 (Гуренко, Ситников, Скворцов, Сурков, 1994. С. 48–50, 55); Гру-

шевский, к. 23 (Савченко, 1978. С. 48–52); Дорофеевский, к. 13 (Круглов, 1992б. С.

152–156; Флѐрова, 2001б. С. 169, рис. 3, 1); Дубовый, к. 2 (Мамонтов, 1991. С. 35–

38); Золотые Горки-II, к. 5 (Труды НАЭ…, 2002. С. 12–13); Михайловка-I, п. 1, 2, 3

к. 2 (Рогудеев, 2001а. С. 114–119); Капитанский, п. 1 к. 12 (Шилов, 1964. С. 29–31);

Первомайский-VII, к. 18 (Мамонтов, 2000. С. 24); Реконструктор-IV, п. 2 к. 6 (Пота-

пов, 2004. С. 9–14, 43, 50–51, 57–64); Сидоры, к. 34 (Круглов, 2004а. С. 293–302;

32

Круглов, 2005б. С. 128–129, рис. 27, 28, 29, 30, 1–6); Танаис, п. 1 р. ХХV (Арсеньева,

Шоль, 1999. С. 6–7; Arseniewa, Piasecki, Scholl, 2001. С. 27–29); Три Брата-I, к. 13

(Рыков, 1935. С. 20–22, 32–34; Шилов, б/г. С. 242–243, 251–253); Чиковский, п. 1 к.

27 (Круглов, 1992б. С. 157); или же окружены кольцевыми ровиками II–А: Бело-

яровка, к. 6; Гува-I, к. 8; Кривая Лука-XV, к. 1; Криволиманский-IV, к. 1; Купцын

Толги, к. 14; Нагавский-III, к. 1; Спорный-IV, к. 18; Таловый-II, к. 3; Типки-I, к. 1

(лит. см. выше).

Переход на рубеже VII/VIII от впускных захоронений к сооружению ос-

новных отражал завершение политической стабилизации в Хазарском каганате, чет-

кое оформление внешних границ, формирование понятия родовой территории для

основного большинства населения, все еще остававшегося кочевым. Конкретный

механизм перехода от СВ-й ориентировки раннесоколовских погребений к З-й ори-

ентировке собственно соколовских захоронений наглядно объясняет диахронный

метод классифицирования кочевнических захоронений, разработанный А.О. Добро-

любским (Добролюбский, 1986. С. 40–46). При этом, основным и, пожалуй, наибо-

лее принципиальным ориентиром для различения ранних (перещепинских) и более

поздних (вознесенских и раннесалтовских) памятников оказывается местонахожде-

ние погребальной камеры с останками умершего относительно входной ямы. Все

ранние комплексы дают устойчивое местонахождение погребальной камеры к С

(СВ, СЗ), а более поздние – к Ю (ЮВ, ЮЗ) от входной ямы, хотя для более поздних

отмечаются и существование нескольких исключений из указанного правила.

В отличие от сравнительно быстрого перехода к практике сооружения ос-

новных курганов с погребальными камерами в южных стенках входных ям, переход

от одной ориентировки к другой был более медленным. В частности, выделяется не-

которое число основных подкурганных захоронений 1-й трети VIII вв. с В-й и СВ-й

ориентировкой погребенных: Верхнерубежный-I, к. 2; Грушевский, к. 23; Дубовый,

к. 2 (лит. выше).

Практика сооружения могил на площадках, окруженных квадратными рва-

ми-оградами I–Б с устойчивой З-й ориентировкой погребенных связывается с нача-

лом подгорненского (галиат-геленовского) хронологического горизонта (720/725 –

737 гг.) и фиксируется на протяжении фаз 1а и 1б салтовского горизонта I (737–770

гг.). На мой взгляд, это было связано с распространением в Хазарском каганате

культа Тенгри-хана (Круглов, 2005г. С. 435, 448).

Погребения типа Соколовской балки конца VIII – 1-й половины IХ вв. ис-

ключительно редки. Можно отметить меридианально ориентированное п. из к. 13

Барановки-I, окруженное кольцевым ровиком II–А, впускное п. 5 к. 4 из Горьков-

ского (Клейн, 1973. С. 18–19), погребение из Горшковки (Красильников, 1978. С.

261–264), п. 341 из Кеп (Сорокина, 1969. С. 124–130).

Термин памятники соколовского типа позволяет рассматривать в своей

структуре и грунтовые (бескурганные) погребения в подбойных ямах VIII–IХ вв., но

для этого их необходимо отделять от захоронений зливкинского типа (Круглов,

2004б. С. 180–186; он же, 2005г. С. 435–436). Если некоторые из них вполне можно

датировать VIII в.: Багаевский (Братченко, Швецов, 1984. С. 214–219), п. 9 р. Х Бег-

лицкой косы (Прохорова, 1992. С. 19–20; она же, 1994. С. 52–53), п. 2 к. 116 Елиза-

33

ветовского (Копылов, 1981. С. 3–4), п. 3 Ильевки (Круглов, 2004б. С. 180–186); то

другие –

только IХ в.: Алитуб-1972 (Ларенок, 1976), Верхнебузиновский могильник (Дьячен-

ко, Кригер, 1990. С. 50–61), п. 35 Косики с дирхемом IХ в. (Дворниченко, 1986. С.

45–46), захоронения с подбоями Маяцкого могильника (Флѐров, 1993. С. 39–42).

Вполне возможно, что некоторые из грунтовых захоронений являются позднейшими

погребениями соколовского типа.

Термин "памятники типа Соколовской балки" не аккумулируют всех ко-

чевнических памятников 2-й половины VII – IХ вв. Вне его остаются погребения си-

вашовского и зливкинского типов.

Очевидно, что под термином "памятники типа Сивашовки", также, как и в

случае с памятниками типа Соколовской балки, следует понимать не весь набор

признаков эпонимного комплекса – п. 2 к. 3 Сивашовки: впускное курганное захо-

ронение, окруженное кольцевым ровиком II–А; могильная яма со ступеньками

вдоль длинных стен; сопровождение погребенного останками ритуальных животных

– конем и бараном, лежащих в заполнении ямы; северо-восточная ориентировка

умершего (Орлов, 1985. С. 100–102; Somogyi, 1987. С. 142, 144; Рашев, 2004. С. 270–

271, табл. 35–36; Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 245–309). Очевидно, что основу

понятия и в этом случае будут составлять лишь два элемента – конструкция могиль-

ной ямы (ступеньки по длинным стенам) и местоположение останков жертвенных

животных, коня и барана, относительно умершего. Впускной характер захоронения,

ориентировка погребенного головой на СВ, наличие воинского пояса и специфиче-

ского сложносоставного лука "тюрко-хазарской" технологии определяют лишь хро-

нологию этого комплекса, синхронного памятникам группы Бережновки-II (к. 111) –

Виноградного (к. 5) – Портового.

Во 2-й половине VII в. погребения "типа Сивашовки" представлены почти

исключительно впускными могилами с ориентировкой погребенных в СВ-й сектор:

Верхнепогромное-I, п. 12 к. 1 (Шилов, 1975. С. 42, 45–47, 191); Виноградное, п. 1 к.

35 (Орлов, Рассамакин, 1996. С. 113–115; Рашев, 2004. С. 257, табл. 22); Дымовка, п.

2 к. XIV (Айбабин, 1985. С. 197–198; Рашев, 2004. С. 258, табл. 23, 1–9); п. 3 к. 5 За-

плавки-I (Шалобудов, 1983. С. 67–68); Ковалевка-II, п. 11 к. 1 (Ковпаненко, Бунатян,

Гаврилюк, 1978. С. 53–55; Рашев, 2004. С. 263, табл. 28, 3–12); Крупская, п. 5 к. 4

(Атавин, 1996. С. 208–264; Рашев, 2004. С. 265, табл. 30, 11–26); Ливенцовка-Х, п. 5

к. 2 (Житников, 1997. С. 23–26); Мадара, п. 5 к. 3 (Миков, 1934. С. 429–438; Рашев,

2004. С. 323, табл. 107); Сивашское, п. 2 к. 2 (Комар, Кубышев, Орлов, 2006. С. 309–

323). Но уже в это время отмечено появление основных погребений: Лебеди-IV, п. 1

к. 5 (Скарбовенко, 1980. С. 65–77), а также грунтовых (бескурганных), как одиноч-

ных: Терешковский Вал, п. 6 (Синюк, Кравец, 1999. С. 141–144), так и семейно-

родовых могильников: Рябовка (Обломский, Терпиловский, 1993. С. 167–172; они

же, 2001. С. 11–15; Рашев, 2004. С. 323, табл. 88).

Представление о том, что древности "сивашовского круга" на рубеже VII–

VIII вв. сменяют древности круга "курганов с ровиками", высказанное А.И. Семено-

вым (Семенов, 1987. С. 62–65; он же, 1988. С. 102–105, рис. 4, 4а; он же, 1996б. С.

16; Савин, Семенов, 1989. С. 104–107; они же, 1991. С. 6; они же, 1998. С. 293–294,

карта; они же, 1999. С. 27–28) в настоящее время следует признать ошибочным. Во-

34

первых, захоронения соколовского типа широко представлены уже в эпоху Переще-

пины. Во-вторых, захоронения с ровиками-оградами также появляются уже в эпоху

Перещепины и представлены классическими памятниками именно сивашовского

типа: Лебеди-IV, п. 1 к. 5; Сивашовка, п. 2 к. 3. Речь, таким образом, может идти не

о смене населения, а о сосуществовании разноэтничного населения в одной обще-

культурной (общегосударственной) среде. Захоронения типа Сивашовки про-

должают сосуществовать с погребениями типа Соколовской балки и позже рубежа

VII–VIII вв. В 1-й четверти VIII в. они представлены п. 1 и 2 к. 2 Саловского-IV.

Во 2-й – 3 четвертях VIII в. захоронения этого типа представлены вполне

обычными для подгорненского (галиат-геленовского) и I салтовского хронологиче-

ских горизонтов основными захоронениями с З-й ориентировкой погребенных. Они

располагаются в одних и тех же могильниках вместе с погребениями типа Соколов-

ской балки. Некоторые из них окружены квадратными ровиками I–Б: Кировский-V,

к. 9 (Власкин, Ильюков, 1990. С. 137–153, рис. 6, 1–5); Криволиманский-IV, к. 5

(Савченко, 1981. С. 99–105); Новосадковский, к. 12 (Власкин, Ильюков, 1990. С.

137–153, рис. 3, 2–5); Подгорненский-V, п. 2 к. 2 (Науменко, 1988. С. 137–141); Ро-

мановская-I, к. 1 (Копылов, 1979. С. 56–64); Потайной-I, к. 3 (Копылов, 1980. С. 65–

66); Потайной-II, к. 1 (Копылов, 1980. С. 69–71); Терновский-II, к. 12 (Науменко,

1983. С. 27–32); Центральный-IV, к. 6 (Копылов, Житников, Науменко, 1976. С. 24–

28); Центральный-VI, к. 19 (Копылов, 1979. С. 52–55). Именно это обстоятельство

долгое время сбивало с толку и мешало правильной атрибуции этих памятников.

Учитывая несомненную устойчивость указанного своеобразия (основной характер

насыпей, ориентировка погребенных на З) памятники 1-й половины – середины 2-й

половины VIII в. группы Саловского-IV – Романовской-I уместно было бы имено-

вать позднесивашовскими.

Основные подкурганные погребения со ступеньками по длинным стенам и

нишами-подбоями в коротких фиксируются и в конце VIII – 1-й половине IХ вв.

(салтовские горизонты II–III): Вертячий, к. 1 (Мамонтов, 1978. С. 23); Кастырский-

V, к. 10, 14 и 16 (Житников, 1986. С. 128–133; Житников, 1989. С. 116–119); Куцый-

XII, к. 8 (Яценко, 1995. С. 51–60; Глебов, Потапов, Яценко, 1998. С. 56); Ольховка-I,

к. 9 (Сергацков, 2003. С. 42–45, 71–72, 78–79); Подгорненский-V, п. 2, 3, 4 к. 2 (Нау-

менко, 1988. С. 137–141). Некоторые из указанных комплексов окружены кольце-

выми ровиками II–Б.

В это же время отмечается резкое увеличение числа захоронений этого ти-

па, впускных в курганах: Кастырский-VI, п. 6 к. 2 и п. 5 к. 3 (Житников, 1984. С. 41–

45; Житников, 1985. С. 6–9); Кировский-IV, п. 11 и 13 к. 2 (Ильюков, Кляшторный,

1993. С. 151–152, 260); Кривая Лука-XXII, п. 4 к. 4 (Федоров-Давыдов, 1984. С. 83–

92; Круглов, 1990а. С. 171, рис. 4, 6); Ливенцовский-VII, п. 2 к. 78 (Ильюков, 1994.

С. 140–142); Реконструктор-IV, п. 5 и 8 к. 10 (Потапов, 2004. С. 20, 22–23, 45–46, 51,

65, 71–74, 76); Салок-I, п. 31 (Алейников, 2004. С. 32–33).

Одновременно, с конца VIII в. в степях Нижнего Дона – Подонцовья начи-

нают широко распространяться грунтовые (бескурганные) одиночные захоронения и

большие могильники-кладбища зливкинского типа: Алитуб-1982 (Волков, 1982. С.

15–19; Волков, 1984. С. 112); Волоковое-I (Татаринов, Копыл, Шамрай, 1986. С. 213,

217–220); Зливки (Городцов, 1905. С. 252–259; Швецов, 1991. С. 114–116); Косика,

35

п. 54 и 57 (Дворниченко, 1988–1989. С. 10–12, 18–21, 47–49, 63–71); Крымский

(Савченко, 1986. С. 70–101); Красноярский (Парусимов, Прокофьев, 2005. С. 50–57,

70–73); Лбище (Васильев, 1993. С. 34–37); Новодачное (Красильников, Тельнова,

1997; Красильников, Красильникова, 2002. С. 164–166; они же, 2003. С. 305–319);

Садовый (Шнайдштейн, 1979а. С. 16); Сидоровское-2 (Кравченко, Давыденко, 2001.

С. 240–241, 259–260).

Представление о простоте и чрезвычайном однообразии погребального об-

ряда зливкинского типа, долгое время существовавшее в отечественной историо-

графии, в корне неверно. М.Л. Швецов, продолжив исследование Зливкинского мо-

гильника, открыл захоронения в круглых и колоковидных ямах, могилы со ступень-

ками вдоль длинных стен и нишами в коротких, зафиксировал наличие шкур коней

и мелкого рогатого скота, а также обнаружил в погребениях богатый и разнообраз-

ный заупокойный инвентарь. Он выяснил, что конструкции могильных ям, ранее ис-

следованных В.А. Городцовым, в действительности не были одинаковыми. Многие

из них были элементарно не докопаны. При их доследовании, М.Л. Швецов обнару-

живал незафиксированные ступеньки, нишы, остатки костей жертвенных животных

и погребальный инвентарь (Швецов, 1984; он же, 1991. С. 109–123).

С учетом изложенного становится понятно, что ранние и более поздние

подкурганные захоронения сивашовского типа конца VIII – 1-й половины IХ в. од-

нокультурны и, видимо, одноэтничны подкурганным и грунтовым (бескурганным)

захоронениям зливкинского типа. В целом, это лишь хронологически разно-

временные погребальные памятники. В то же время резкое увеличение населения в

степи в конце VIII – IХ вв. пока не находит себе объяснения. При явном ухудшении

политической обстановки в Хазарском каганате (тяжелые последствия неудачных

арабо-хазарских войн, идеологический кризис, гражданская война и, как результат,

появление в степи венгров и печенегов) происходит либо резкое улучшение эколо-

гической обстановки, либо имеет место приток какого то оседлого населения извне.

И все это происходит при резком сокращении общего количества населения, при-

держивавшегося соколовских погребальных традиций.

Никаких иных альтернатив атрибуции, кроме как болгарской для памятни-

ков группы Сивашовки (в узком смысле), представленных Сивашовкой – Мадарами

– Саловским-IV – Романовской-I – Куцым-XII – Кировским-IV – Зливками и хазар-

ской для памятников группы Соколовской балки (в узком смысле), представленных

Бережновкой-II (к. 111) – Виноградным (к. 5) – Портовым – Березовкой-I – Подгор-

ненским-IV – Соколовской балкой – Кривой Лукой-ХХХVII – Барановкой-I – Верх-

небузиновкой не существует.

Именно такую картину позволяет сформировать изучение погребальных

памятников хазарского времени, происходящих из степных районов Подонья, По-

донцовья, Днепро-Донского междуречья и Нижней Волги. Но она позволяет пере-

вести резко обострившуюся в последние годы проблему необходимости обоснова-

ния надежных и реальных критериев различий болгарских и хазарских этнокультур-

ных признаков в более спокойное и обсуждаемое русло (Флерова, 2001а; она же,

2001г; она же, 2002).

Проблемы, естественно, полностью не решаются. Обостряется проблема

атрибуции впускных подкурганных захоронений без останков коня, особенности

36

конструкций могильных ям которых остались не определенными. Неясна атрибуция

катакомбных захоронений верхнечирюртовского типа, давно уже ставших извест-

ными и в степи. Несколько проблематичной представляется этнокультурная оценка

курганов-кенотафов. Не всегда понятна этническая природа грунтовых (бескурган-

ных) захоронений с останками только одного барана, но без коня. Однако, все эти

проблемы гораздо менее значимые. Важно другое: абсолютно на всех территориях,

входивших в состав Хазарского каганата (Подонье, Кубань, Крым, Средняя и Ниж-

няя Волга, Северо-Восточный Кавказ), сивашовские (болгарские) и соколовские (ха-

зарские) группы сосуществовали в самом тесном контакте друг с другом, нисколько

не теряя при этом своей этнической самобытности. Однако, характер межэтниче-

ских контактов неоднократно менялся. Уже сейчас ясно, что резкое уменьшение

числа погребений сивашовского типа в степи в самом конце VII – 1-й четверти VIII

в. может быть связано с откочевкой орды Аспаруха на Дунай, а Котрага на Сред-

нюю Волгу около 680 г. Концентрация на Нижнем Дону основных погребений соко-

ловского типа в 1-й четверти VIII в. была связана с политической стабилизацией в

Хазарском каганате и началом формирования родовой территории. Однако, резкое

увеличение количества могил соколовского типа горизонтов подгорненский –

салтовский I, сопровождаемое значительным числом курганов-кенотафов, скорее

всего, отражало не улучшение экологической обстановки в 1-й половине VIII в., а

повышенную смертность населения и прежде всего – самих хазар. Полагаю, что это

было прямым результатом катастрофического поражения хазар в арабо-хазарских

войнах, особенно критической ситуации, сложившейся после известного похода

Мервана 737 г. в Подонье – Поволжье. Особый интерес вызывает необходимость

рационального объяснения причин нескольких переходов от традиции окружения

могил кольцевыми ровиками к квадратным и последущий обратный возврат к со-

оружению кольцевых. Но уже сейчас это странное на первый взгляд обстоятельство

как нельзя лучше сопоставляется с последовательностью правления хазарских кага-

нов-иудаистов и каганов-тенгрианцев (Львова, 2005а; она же, 2005б). Поражение ха-

зар в арабо-хазарской войне, по времени совпавшее с правлением кагана-

тенгрианца, привело к недовольству населения и способствовало отказу от тенгри-

анства и его основных культов. Результат – гражданская война, последущее изгна-

ние хазарских родов кавар из Хазарского каганата и переход этнического преобла-

дания к болгарам. На повестку дня выходит проблема изучения не только общего

происхождения и конкретной характеристики двух основных этнических компонен-

тов населения Хазарского каганата – сивашовского (болгарского) и соколовского

(хазарского), но и характер имевших место между ними межплеменных взаимокон-

тактов. Не последнюю роль в решении этих проблем может, должна и призвана сыг-

рать антропология. Археология надеется на это и, призывая к максимальной кор-

ректности в отборе материала, предоставляет ей такой шанс…

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Айбабин А.И., 1982. Погребения конца V – первой половины VIII в. в Крыму

// Древности эпохи великого переселения народов V–VIII веков. М.

Алексеев В.П. Историческая антропология. М. 1979.

Айбабин А.И., 1985. Погребение хазарского воина // СА. № 3.

37

Алейников В.В., 2004. Отчет об исследовании могильника Салок-I в Семика-

ракорском районе Ростовской области в 2004 г. Архив РОИОЭПИК.

Амброз А.К., 1981. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V – первой

половины VIII вв. // Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М.

Арсеньева Т.М., Безуглов С.И., Толочко И.В., 2001. Некрополь Танаиса. Рас-

копки 1981–1995 гг. М.

Арсеньева Т.М., Шоль Т., 1999. Отчет о полевых исследованиях, проведенных

на территориях и в окрестностях Танаиса. Архив ГАМЗ "Танаис".

Артамонов М.И., 1962. История хазар (1-е изд.). Л.

Артамонова О.А., 1963. Могильник Саркела – Белой Вежи // МИА. Т. 109. М.

– Л.

Атавин А.Г., 1984. Некоторые особенности захоронений чучел коней в кочев-

нических погребениях Х–ХIV вв. // СА. № 1.

Атавин А.Г., 1996. Погребения VII – начала VIII вв. из Восточного Приазовья

// КЕС. Самара.

Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э., 1998. Праболгары на Средней

Волге. Самара.

Балабанова М.А., 2005. Антропология населения Нижнего Поволжья (кон. V –

1-я пол. IX в.) // СЕЭС. Т. 4. Донецк.

Балабанова М.А., Цыганова О.М., 1995. Антропологический состав населения,

оставившего курганные группы близ с. Абганерово // Археолого-этнографические

исследования в Волгоградской области. Волгоград.

Баранов И.А., 1990. Таврика в эпоху раннего средневековья. Киев.

Батиева Е.Ф., 2001. Новые данные по антропологии некрополя Танаиса // Ар-

сеньева Т.М., Безуглов С.И., Толочко И.В., 2001. Некрополь Танаиса. Раскопки

1981–1995 гг. М.

Батиева Е.Ф., 2005. Антропология населения Нижнего Подонья в хазарское

время // ДА. 2002. № 3–4. Ростов-на-Дону.

Безуглов С.И., Науменко С.А., 1999. Новые находки византийских и иранских

импортов в степях Подонья // ДА. № 1. Ростов-на-Дону.

Бєляєв О.С., Молодчикова О.І., 1978. Поховання кочiвникiв на р. Орель // Ар-

хеолгiя. Вып. 28. Киïв.

Беспалый Е.И., Парусимов И.Н., 1987. Отчет о работах Приморского археоло-

гического отряда Азовского краеведческого музея в 1987 г. Ч. II. Архив ИА РАН. Р-

1. № 12382, а; Архив АИАИПМЗ. № 10691/2, 4.

Богачев А.В., 1996. К эволюции калачиковидных серег IV–VII вв. в Волго-

Камье // КЭС. Самара.

Богачев А.В., Ермаков С.Ф., Хохлов А.Ф., 1996. Выползовский I курганный

могильник ранних болгар на Самарской Луке // КЭС. Самара.

Болтрик Ю.В., Комар А.В., 2005. Хазарский курган на правом берегу р. Мо-

лочной // Днепро-Донское междуречье в эпоху раннего средневековья. Воронеж.

Бражник О.И., Кирсанов Р.С., Лифанов Н.А., 2000. Исследование Шелехмет-

ского II курганно-грунтового могильника в 1999 г. // Краеведческие записки. Вып.

IX. Самара.

38

Братченко С.Н., Швецов М.Л., 1984. Средневековый могильник у станицы Ба-

гаевской // СА. № 3.

Бужилова А.П., 2004. К вопросу о функционировании бруцеллеза в хазарскую

эпоху // Матвеев Ю.П., Цыбин М.В. Таганский грунтовый могильник. Археологиче-

ские памятники Донского бассейна. Вып. 6. Воронеж.

Васильев Д.В., 1993. Отчет об исследованиях на грунтовом могильнике Лбище

в Володарском районе Астраханской области в 1993 г. Архив АКМЗ.

Верещагин В.В., 2000. Спасательные раскопки поселения Лисовин в Азовском

районе Ростовской области в 2000 г. Архив ИА РАН.

Власкин М.В., Ильюков Л.С., 1990. Раннесредневековые курганы с ровиками в

междуречье Cала и Маныча // СА. № 1.

Волков И.В., 1982. Отчет о разведке на территории г. Ростова-на-Дону и дос-

ледовании разрушенного кургана на ул. Вятской г. Ростова-на-Дону в 1982 г. Архив

ИА РАН. Р-1. № 10044.

Волков И.В., 1984. Разведки и раскопки в низовьях Дона // АО – 1982 г. М.

Гавритухин И.О., 2005. Хронология эпохи становления Хазарского каганата

(элементы ременной гпрнитуры) // Хазары. Khazars. Jews and Slavs. Евреи и славя-

не. Т. 16. Иерусалим – М.

Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996. Гапоновский клад и его культурно-

исторический контекст. М.

Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001. Огузы и печенеги в евразийских степях.

Уфа.

Гей А.Н., Сорокина И.А., Мельник В.И., 1981. Отчет о работе Понурского от-

ряда Северо-Кавказской экспедиции ИА АН СССР в 1981 г. Архив ИА РАН. Р-1. №

9722, а-з; Архив КГИАМЗ. № 427, 427а-1-8.

Генинг В.В., Корпусова В.Н., 1989. Археологические памятники Крымского

Присивашья. Курганы у с. Богачевка. Киев.

Глебов В.П., 2004. Отчет об археологических работах на курганном могиль-

нике Таловый-II в Орловском районе Ростовской области в 2004 г. Архив АНИБ.

Глебов В.П., 2005. Сюжетные сцены на реликварии из раннесредневекового

погребения могильника Таловый II // Четвертая Кубанская археологическая конфе-

ренция. ТД. Краснодар.

Глебов В.П., 2006. Раннесредневековое погребение из могильника Таловый II

// ИАИАНД в 2004 г. Вып. 21. Азов.

Глебов В.П., Потапов В.В., Яценко В.В., 1998. Работы экспедиции археологи-

ческого научно-исследовательского бюро в Ростовской области в 1995 и 1997 годах

// ИАИАНД в 1995–1997 гг. Вып. 15. Азов.

Городцов В.А., 1905. Материалы археологических исследований на берегах р.

Донца, Изюмского уезда Харьковской губернии // Труды XII АС. Т. 1. М.

Гудименко И.В., 2001. Отчет о спасательных археологических раскопках Ста-

рочеркасского отряда археологической экспедиции РОИОЭПИК в 2001 г. Архив

ДАО.

Гуренко Л.В., Ситников А.В., Скворцов Н.Б., Сурков А.Г., 1994. Раскопки

курганов у пос. Верхнерубежный // ДВДС. Вып. 4. Волгоград.

39

Гуркин С.В., 1984. Отчет о раскопках курганов в зонах строительства оро-

шаемых участков в совхозах Каменнобродский Аксайского района и Рогачевский

Багаевского района Ростовской области в 1984 г. Архив АИАИПМЗ. № 10374/1, 2.

Дашков С.Б., 1997. Императоры Византии. М.

Дворниченко В.В., 1986. Отчет о раскопках могильника у с. Косика Енотаев-

ского района Астраханской области в 1986 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 11799, а, б;

Архив АКМЗ.

Дворниченко В.В., 1989. Отчет о раскопках могильника у с. Косика Енота-

евского района Астраханской области в 1988–1989 гг. Архив ИА РАН. Р-1. № 14188.

Добролюбский А.О., 1986. Кочевники Северо-Западного Причерноморья в

эпоху средневековья. Киев.

Дьяченко А.Н., 1991. Отчет о раскопках в 1991 г. Архив ВОКМ.

Дьяченко А.Н., 1996. Отчет о проведении археологических исследований в

Октябрьском районе Волгоградской области в 1996 г. Архив ВОКМ. № 136; Архив

АЛ ВолГУ.

Дьяченко А.Н., Блохин В.Г., Шинкарь О.А., 1995. Археологические исследо-

вания у с. Абганерово Октябрьского района Волгоградской области // Археолого-

этнографические исследования в Волгоградской области. Волгоград.

Дьяченко А.Н., Кригер В.А., 1990. Отчет о раскопках курганов и грунтового

могильника в Клетском районе Волгоградской области в 1990 году. Архив ВОКМ.

Егоров В.Л., Федоров-Давыдов Г.А., 1976. Исследование мечети на Водян-

ском городище // Средневековые памятники Поволжья. М.

Ефимов К.Ю., 1999 Золотоордынские погребения из могильника Олень-

Колодезь // ДА. № 3–4. Ростов-на-Дону.

Житников В.Г., 1984. Отчет о работе Константиновского отряда Ростовского

госуниверситета в зоне строительства Константиновской оросительной системы в

1984 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 10321, а; Архив АЛ РГУ.

Житников В.Г., 1985. Отчет о работе Константиновского отряда Ростовского

госуниверситета в зоне строительства Константиновской оросительной системы в

1985 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 10858, а; Архив АЛ РГУ.

Житников В.Г., 1986. Отчет о работе Константиновского отряда Ростовского

госуниверситета в зоне строительства Константиновской оросительной системы в

1986 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 11373, а; Архив АЛ РГУ.

Житников В.Г., 1989. Отчет о работе Константиновского отряда Ростовского

госуниверситета в зоне строительства Константиновской оросительной системы в

1989 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 14252, 14253; Архив АЛ РГУ.

Житников В.Г., 1997. Отчет о раскопках курганов могильника Ливенцовский-

Х на западной окраине г. Ростов-на-Дону в 1997 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 19419,

19420; Архив АЛ РГУ.

Житников В.Г., 1998. Отчет о раскопках курганов могильника Вертолетное

поле в г. Ростове-на-Дону в 1998 г. Архив АЛ РГУ.

Засецкая И.П., 1968. О хронологии погребений эпохи переселения народов

Нижнего Поволжья // СА. № 2.

Засецкая И.П., 1994. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую

эпоху (конец IV–V вв.). СПб.

40

Иванов А.А., 2000. Раннесредневековые подкурганные кочевнические захоро-

нения второй половины VII – первой половины IX вв. Нижнего Дона и Волго-

Донского междуречья. Автореф. дисс. канд. ист. наук. Волгоград.

Иванов А.А., 2001. Находки поясных наборов из курганов хазарского времени

Нижнего Дона и Волго-Донского междуречья // КЕС (из истории костюма). Т. 2.

Самара.

Иванов А.А., Копылов В.П., Науменко С.А., 2000. Поясные наборы из курга-

нов хазарского времени междуречья Дона и Сала // ДА. № 1. Ростов-на-Дону.

Иванов В.А., 2001. Средневековые погребения могильника Тамар-Уткуль на

Илеке // Археологические памятники Оренбуржья. Вып. V. Оренбург.

Ильюков Л.С., 1985. Отчет об исследовании курганов в зоне строительства

Мартыновской оросительной системы в Ростовской области в 1985 г. Архив ИА

РАН. Р-1. № 10925, а, б; Архив АЛ РГУ.

Ильюков Л.С., 1987. Отчет об исследовании курганного могильника Царский

в Мясниковском районе Ростовской области в 1987 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 11889,

а; Архив АЛ РГУ.

Ильюков Л.С., 1994. Отчет об исследовании курганного могильника Ливен-

цовский-VII в 1994 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 18374, 18375, 18376; Архив АЛ РГУ.

Ильюков Л.С., 1997. Исследование курганов на западной окраине г. Ростова-

на-Дону // ИАИАНД в 1994 г. Вып. 14. Азов.

Ильюков Л.С., Кляшторный С.Г., 1993. Руническое граффито из раннесредне-

векового кочевнического погребения в долине р. Сал // Ономастика и эпиграфика

средневековой Восточной Европы и Византии. М.

Ильюков Л.С., Максименко В.Е., Ключников В.В., Гуркин С.В., 2002. Иссле-

дование нижнедонских Частых курганов в 2001 году // ИАИАНД в 2001 году. Вып.

18. Азов.

Казаков Е.П., 1998. II Коминтерновский могильник в системе древностей эпо-

хи Тюркских каганатов // КЭС (вопросы хронологии). Самара.

Казанский М.М., 2001. Хронология начальной фазы могильника Дюрсо //

ИАА. Вып. 7. Армавир – М.

Каменецкий И.С., 1983. Код для описания погребального обряда // Древности

Дона. М.

Кияшко А.В., 1986. Отчет о работе археологической экспедиции ВГПИ в зоне

строительства 1 очереди Котельниковской оросительной системы в 1986 г. Архив

ВОКМ.

Клейн Л.С., 1971. Полевой отчет Новочеркасской археологической экспеди-

ции Ленинградского Университета за 1971 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 4620, а.

Клейн Л.С., 1973. Отчет Новочеркасской археологической экспедиции ЛГУ о

раскопках курганов под г. Новочеркасском Ростовской области в 1973 г. Архив ИА

РАН. Р-1. № 6101, а.

Клейн Л.С., Раев Б.А., Семенов А.И., Субботин А.В., 1972. Катакомба скиф-

ского времени и салтовский курган на Дону // АО – 1971 г. М.

Ключников В.В., 2001. Отчет о раскопках городища Золотые Горки в 2001 г.

Архив ИА РАН.

41

Ключников В.В., 2002. Курганы хазарского времени из могильника Частые

курганы на Нижнем Дону // Хазары. Второй Международный коллоквиум. ТД. М.

Ковпаненко Г.Т., Бунатян Е.П., Гаврилюк Н.А., 1978. Раскопки курганов у с.

Ковалевка // Курганы на Южном Буге. Киев.

Колотухин В.А., Тощев Г.Н., 2000. Курганные древности Крыма, ч. III. Запо-

рожье.

Комар А.В., 1999. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной

Европы (вопросы хронологии) // Vita Antiqua. Т. 2. Київ.

Комар А.В., 2001. К вопросу о дате и этнокультурной принадлежности шилов-

ских курганов // СЕЭС. Т. 2. Донецк.

Комар А.В., 2004. Кутригуры и утигуры в Северном Причерноморье // Су-

гдейский сборник. Киев – Судак.

Комар А.В., 2006а. Перещепинский комплекс в контексте основных проблем

истории и культуры кочевников восточной Европы VII – нач. VIII в. // СЕЭС. Т. 5.

Донецк.

Комар А.В., 2006б. Погребение кочевника нач. VIII в. у села Журавлиха в

Среднем Поднепровье // СЕЭС. Т. 5. Донецк.

Комар А.В., Кубышев А.И., Орлов Р.С., 2006. Погребения кочевников VI–VII

вв. из Северо-Западного Приазовья // СЕЭС. Т. 5. Донецк.

Копылов В.П., 1979. Отчет о работе Донского отряда Ростовской экспедиции в

1979 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 7831, а; Архив АЛ РГУ.

Копылов В.П., 1980. Отчет об исследовании археологических памятников в

зоне строительства Донской оросительной системы в 1980 г. Архив ИА РАН. Р-1. №

8104, а; Архив АЛ РГУ.

Копылов В.П., 1981. Отчет о раскопках Елизаветовского курганного могиль-

ника в 1981 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 7283, а.

Копылов В.П., Житников В.Г., Науменко С.А., 1976. Отчет о работе Донского

отряда Донской экспедиции в 1976 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 8068, а; Архив АЛ

РГУ.

Кравченко Э.Е., Давыденко В.В., 2001. Сидоровское городище // СЕЭС. Т. 2.

Донецк.

Красильников К.И., 1978. Раннепеченежское погребение в с. Горшковке // СА.

№ 4.

Красильников К.И., 1979. Изделия из кости салтовской культуры // СА. № 2.

Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2002. Результаты исследования на

могильнике у пос. Новодачное // Археологiчнi вiдкриття в Украïнi 2000-2001 р.

Киïв.

Красильников К.И., Красильникова Л.И., 2003. Новые материалы из раскопок

у пос. Новодачное на р. Лугань // Материалы и исследования по археологии Восточ-

ной Украины. Вып. 1. Луганск.

Красильников К.И., Тельнова Л.И., 1997. Грунтовый могильник у поселка Но-

водачное // Древности Подонцовья. Вып. 6. Луганск.

Кропоткин В.В., 1962. Клады византийских монет на территории СССР. САИ.

Вып. Е 4–4. М.

42

Круглов Е.В., 1990а. О подкурганных захоронениях Калмыцко-Астраханских

степей хазарского времени // Вопросы археологии юга Восточной Европы. Элиста.

Круглов Е.В., 1990б. Памятники авиловского типа и проблема их этнокуль-

турной атрибуции // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневеко-

вья и проблема буртасов. ТД. Пенза.

Круглов Е.В., 1992а. Хазарские погребения в бассейне реки Иловли // СА. №

3.

Круглов Е.В., 1992б. Хазарские погребения на реке Аксай // ДВДС. Вып. 2.

Волгоград.

Круглов Е.В., 2001а. Население Восточной Европы в раннее средневековье //

Культура средневековых кочевников и городов Золотой орды. Каталог выставки.

Волгоград.

Круглов Е.В., 2001б. Погребальный обряд огузов Северного Прикаспия 2-ой

пол. IX – 1-ой пол. XI вв. // СЕЭС. Т. 2. Донецк.

Круглов Е.В., 2002. Некоторые проблемы анализа особенностей обращения

византийских монет VI–VIII вв. в восточноевропейских степях // Хазарский альма-

нах. Т. 1. Харьков.

Круглов Е.В., 2003а. Печенеги и огузы: некоторые проблемы археологических

источников // СЕЭС. Т. 3. Донецк.

Круглов Е.В., 2003б. Этапы обращения византийских монет VI–VIII вв. в вос-

точноевропейских степях и использование их датирующих возможностей в археоло-

гии // Историческое и этнокультурное развитие Нижнего Поволжья. Волгоград.

Круглов Е.В., 2004а. Погребение раннехазарского времени у с. Сидоры // Во-

просы археологии Урала и Поволжья. Вып. 2. Самара.

Круглов Е.В., 2004б. Погребение хазарского времени у с. Ильевка // Хазарский

альманах. Т. 2. Киев – Харьков – М.

Круглов Е.В., 2005а. Обращение византийских монет VI–VIII вв. в восточно-

европейских степях // Византия: общество и церковь. Армавир.

Круглов Е.В., 2005б. Сложносоставные луки Восточной Европы раннего сред-

невековья // СЕЭС. Т. 4. Донецк.

Круглов Е.В., 2005в. Сложносоставные луки Восточной Европы хазарского

времени // II-е Городцовские чтения. Материалы научной конференции, посвящен-

ные 100-летию деятельности В.А. Городцова в ГИМ. Апрель 2003 г. М.

Круглов Е.В., 2005г. Хазары – поиск истины // Хазары. Khazars. Евреи и сла-

вяне. Jews and Slavs. Т. 16. Иерусалим – М.

Кузьмин В.Н., 1990. Погребения салтово-маяцкой культуры из могильника

Отрадный-II // ИАИАНД в 1989 г. Вып. 9. Азов.

Кузьмин В.Н., 2005. Исследования кургана 1 могильника Степнянский-II //

Археологические записки ДАО. Вып. 4. Ростов-на-Дону.

Курганы Северо-Восточного Приазовья. Каталог, 1998. Сост. В.А. Ларенок,

П.А. Ларенок. Ростов-на-Дону.

Ларенок В.А., 1991. Раскопки курганных могильников Никитин-I и Никитин-

II в Неклиновском районе Ростовской области в 1991 г. Архив ИА РАН. Р-1. №

16742, 16743; Архив ТГЛИАМЗ. № 62, 62а.

43

Ларенок П.А., 1976. Погребение к. IX – X вв. у х. Алитуб Аксайского р-на.

Архив АИАПМЗ. № 9797/16.

Ларенок П.А., 2000. Неизвестные крепости Донской Хазарии // Взаимодейст-

вие и развитие древних культур южного пограничья Европы и Азии. Материалы

международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения

И.В. Синицына (1900-1972). Саратов-Энгельс, 14-18 мая 2000 г. Саратов.

Ларенок П.А., 2001. Средневековые погребения западного участка грунтового

некрополя Танаиса // Арсеньева Т.М., Безуглов С.И., Толочко И.В., 2001. Некрополь

Танаиса. Раскопки 1981–1995 гг. М.

Лимберис Н.Ю., 1986. Отчет Краснодарской археологической экспедиции о

раскопках курганов в зоне строительства Понуро-Калининской оросительной сис-

темы II-й очереди (Калининский район Краснодарского края за 1986 г.). Архив ИА

РАН. Р-1. № 12828–12832.

Львова З.А., 2005а. К вопросу о становлении иудаизма в Хазарском каганате.

Инкубационный период // СЕЭС. Т. 4. Донецк.

Львова З.А., 2005б. Кем были царь Иосиф и его предки – беками или кагана-

ми? // СЕЭС. Т. 4. Донецк.

Ляпушкин И.И., 1958. Курганный могильник близ Карнауховского поселения

// МИА. Т. 62. М. –Л.

Ляхов С.В., 2005. Раннесредневековые подкурганные комплексы степей Егор-

лык-Калаусского междуречья // Проблеми дослідження пам´яток археології Східної

України. Луганск.

Ляхов С.В., В печати. Раннесредневековый курган с ровиком из Северного

Ставрополья // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного

Кавказа. Ставрополь.

Мажитов Н.А., 1981. Курганы Южного Урала VIII–ХII вв. М.

Максимов Е.К., 1983. Находка раннеболгарских погребений близ Саратова //

Из истории ранних булгар. Казань.

Мамонтов В.И., 1978. Отчет о работе Приволжского отряда ЛОИА АН СССР,

Волгоградского отделения ВООПИК и археологического отряда ВГПИ в 1978 г. Ар-

хив ИА РАН. Р-1. № 7014, а; Архив ВОКМ. № 37, а.

Мамонтов В.И., 1991. Отчет о работе Приволжского отряда ЛОИА, Донской

экспедиции НИС ВГПУ в Волгоградской области в 1991 г. Архив ИА РАН. Р-1. №

15576, а; Архив ВОКМ. № 106, а.

Мамонтов В.И., 2000. Древнее население левобережья Дона (по материалам

курганного могильника Первомайский-VII). Волгоград.

Мамонтов В.И., 2004. Отчет о работе Донской экспедиции археологической

лаборатории НИС ВГПУ в Волгоградской области в 2004 г. Архив ВОКМ. № 202.

Матвеев Ю.П., 1999. Отчет о раскопках Таганского могильника в 1999 году.

Архив ВГУ.

Матвеев Ю.П., Цыбин М.В., 2004. Таганский грунтовый могильник. Археоло-

гические памятники Донского бассейна. Вып. 6. Воронеж.

Матвеева Г.И., 1997. Могильники ранних болгар на Самарской луке. Самара.

Медникова М.Б., 2001. Трепанации у древних народов Евразии. М.

44

Медникова М.Б., 2004. Антропологическое описание скелета из захоронения 5

раскопа 3 Таганского могильника // Матвеев Ю.П., Цыбин М.В. Таганский грунто-

вый могильник. Археологические памятники Донского бассейна. Вып. 6. Воронеж.

Миков В., 1934. Последни могилни находки // Мадара. Т. 1. Варна.

Моруженко А.А., Санжаров С.Н., Посредников В.А., 1984. Отчет об археоло-

гических исследованиях курганов в Донецкой области в 1984 г. Архив ИА НАНУ.

№ 1984/84.

Мыськов Е.П., 1987. Отчет о работе Волго-Ахтубинского отряда археологи-

ческой экспедиции Волгоградского пединститута в Суровикинском и Котельников-

ском районах Волгоградской области в 1987 г. Архив ВОКМ. № 54, а.

Мыськов Е.П., 1989а. Отчет о раскопках Водянского городища, проведенных

экспедициями Казанского университета и Волгоградского пединститута в 1989 г.

Архив ВОКМ.

Мыськов Е.П., 1989б. Отчет о раскопках могильника Царев, проведенных

Волго-Ахтубинским отрядом археологической экспедиции Волгоградского педин-

ститута в 1989 г. Архив ВОКМ. № 62.

Мыськов Е.П., 1991. Отчет о работе Волго-Ахтубинского отряда археологиче-

ской экспедиции Волгоградского пединститута в 1991 г. Архив ВОКМ. № 80, а.

Мыськов Е.П., 1993. Погребения кочевников IХ–ХI вв. на Ахтубе // ДВДС.

Вып. 3. Волгоград.

Мыськов Е.П., 2001. Русское кладбище Водянского городища // НАВ. Вып. 4.

Волгоград.

Мячин С.В., 1993. Раннесредневековый курган у х. Никитина // ИАИАНД в

1991 году. Вып. 11. Азов.

Науменко С.А., 1983. Отчет об исследовании археологических памятников в

зоне строительства Донской оросительной системы в 1983 г. Архив ИА РАН. Р-1. №

9876, а; Архив ГАМЗ "Танаис".

Науменко С.А., 1986. Отчет об исследованиях в зоне строительства Цимлян-

ской оросительной системы в 1986 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 11369, а; Архив ГАМЗ

"Танаис".

Науменко С.А., 1988. Отчет об исследованиях в зоне строительства Цимлян-

ской оросительной системы в 1988 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 12885, а; Архив ГАМЗ

"Танаис".

Науменко С.А., 1989. Отчет об исследованиях в зоне строительства Цимлян-

ской оросительной системы в 1989 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 14250, 14251; Архив

ГАМЗ "Танаис".

Обломский А.М., 2002. Днепровское лесостепное левобережье в позднерим-

ское и гуннское время. Раннеславянский мир. Вып. 5. М.

Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 1993. Новые погребения ранне-

средневековых кочевников на Сумщине // Кочевники урало-казахстанских степей.

Екатеринбург.

Обломский А.М., Терпиловский Р.В., 2001. Славянское поселение и ко-

чевнический могильник V–VIII вв. на Ворксле // Археологiчний лiтопис

Лiвобережноï Украïни. Вып. 1. Полтава.

45

Орлов Р.С., 1985. Культура кочевников IV–VIII вв. // Этнокультурная карта

территории Украинской ССР в I тыс. н.э. Киев.

Орлов Р.С. Рассамакин Ю.Я., 1996. Новые памятники VI–VII вв. из Приазовья

// Материалы І тыс. н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. Киев.

Орлов Р.С., Смиленко А.Т., 1986. Погребения кочевников и клады эпохи ран-

него средневековья // Археология Украинской ССР. Т. 3. Киев.

Парусимов И.Н., 1998. Раскопки курганов в Зимовниковском районе // Труды

НАЭ. Вып. 3. Новочеркасск.

Парусимов И.Н., 1999. Отчет о работах АНИБ в Заветинском районе Ростов-

ской области в 1999 г. Архив АНИБ.

Парусимов И.Н., 2004. Раскопки курганов у х. Ребричанский // ИАИАНД в

2002 г. Вып. 19. Азов.

Парусимов И.Н., Прокофьев Р.В., 2005. Салтовский грунтовый могильник у г.

Цимлянска // Труды АНИБ. Т. II. Ростов-на-Дону.

Перевозчиков В.И., 1990б. Итоги раскопок I Азовской археологической экспе-

диции // ИАИАНД в 1989 г. Вып. 9. Азов.

Перерва Е.В., 2003. Палеоантропологические особенности хазар из погребе-

ний Нижнего Поволжья // НАВ. Вып. 6. Волгоград.

Плахов В.В., 1988. Отчет о раскопках грунтового могильника у п. Комсомоль-

ский Астраханской области. Архив ИА РАН. Р-1. № 14329, 14330; Архив АКМЗ.

Плетнева С.А., 1962. Половецкие погребения в урочище Каменная балка //

Археологические раскопки на Дону. Ростов-на-Дону.

Плетнева С.А., 1981. Салтово-маяцкая культура // Степи Евразии в эпоху

средневековья. М.

Плетнева С.А., 1986. Хазары, 2-е изд. М.

Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский архео-

логический комплекс. М.

Плетнева С.А., 1990. Хазарские проблемы в археологии // СА. № 2.

Плетнева С.А., 1994. Правобережное Цимлянское городище. Раскопки 1958–

1959 гг. // МАИЭТ. Вып. IV. Симферополь.

Плетнева С.А., 1999. Очерки хазарской археологии. Иерусалим – М.

Плетнева С.А., 2003. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья.

Воронеж.

Попов С.А., 1976. Отчет о работе Оренбургской археологической экспедиции

в 1976 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 5960.

Потапов В.В., 1992. Отчет о работах Недвиговского отряда экспедиции Рос-

товского археологического центра на могильнике Русский-III в 1992 г. Архив ИА

РАН. Р-1. № 17041, 17042; Архив ТГЛИАМЗ. № 64; Архив АНИБ.

Потапов В.В., 2002. Раскопки курганов в зонах реконструкции и строительст-

ва магистральных газопроводов // Аксайские древности. Ростов-на-Дону.

Потапов В.В., 2004. Отчет об исследовании курганов могильника Реконструк-

тор-IV Аксайского района Ростовской области в 2004 г. Архив АНИБ.

Потемкина Т.М., Усачук А.Н., 2000. Ярусное золотоордынское погребение с

конем из Северо-Восточного Приазовья // Археология и древняя архитектура Лево-

бережной Украины и смежных территорий. Донецк.

46

Прохорова Т.А., 1992. Отчет о спасательных работах на археологических па-

мятниках Беглицкой косы (16 и 17 участки) Неклиновского района Ростовской об-

ласти) в 1992 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 17297; Архив АЛ РГУ.

Прохорова Т.А., 1994. Раскопки Беглицкого некрополя // ИАИАНД в 1992 го-

ду. Вып. 12. Азов.

Прохорова Т.А., 1997. Раскопки некрополя на Беглицкой косе // ИАИАНД в

1994 г. Вып. 14. Азов.

Прохорова Т.А., 1998. Раскопки некрополя на Беглицкой косе в 1995 г. //

ИАИАНД в 1995–1997 гг. Вып. 15. Азов.

Распопова В.И., 1980. Металлические изделия раннесредневекового Согда. Л.

Рашев Р., 2004. Прабългарите през V–VII век (второ допълнено издание). Со-

фия.

Рогудеев В.В., 2001а. Отчет о проведении аварийно-спасательных раскопок:

археологического комплекса Закатное-I (поселение, грунтовый могильник и курган),

курганного могильника Маленький-I в зоне стоительства газопроводов в Тарасов-

ском районе и курганных могильников Михайловка-I и Михайловка-II в зоне строи-

тельства нефтепровода в Красносулинском районе Ростовской области в 2001 году.

Архив РОИОЭПИК

Рогудеев В.В., 2001б. Отчет о проведении охранно-спасательных раскопок по-

селения и грунтового могильника Монастырское урочище в Аксайском районе Рос-

товской области в 2001 г. Архив РОИОЭПИК.

Рогудеев В.В., 2002. Исследования в Аксайском, Красносулинском и Тарасов-

ском районах Ростовской области в 2001 году // ИАИАНД в 2001 г. Вып. 18. Азов.

Руденко К.А., 2002. Золотоордынские кочевники в среднем Поволжье (к по-

становке проблемы) // НАВ. Вып. 5. Волгоград.

Рыков П.С., 1935. Отчет о раскопках в урочище Три Брата, в Калмыцкой авто-

номной области, произведенные летом 1935 г. Архив ИИМК РАН. Ф. 2, оп. 1. №

107/1935.

Рыков П.С., 1936. Археологические раскопки курганов в урочище Три Брата в

Калмыцкой области, произведенные в 1933 и 1934 гг. // СА. № 1.

Савицкий М.Г., 1978. Отчет о работе Сарпинской археологической экспеди-

ции Калмыцкого научно-исследовательского института истории, филологии и эко-

номики и Калмыцкого государственного университета в 1978 г. Архив КИГИ РАН.

Ф. 14, оп. 2. № 14.

Савченко Е.И., 1978. Отчет о работе Новочеркасского отряда Ростовской экс-

педиции в 1978 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 7112, а; Архив АНИБ.

Савченко Е.И., 1981. Отчет об исследованиях археологических памятников в

зоне строительства Мартыновской оросительной системы в 1981 г. Архив ИА РАН.

Р-1. № 8763, а, б; Архив АЛ РГУ.

Савченко Е.И., 1986. Крымский могильник // АОН. Вып. 1. М.

Савченко Е.И., Балабина В.И., 1977. Отчет о работах Верхне-Сальского отряда

Донской экспедиции в 1977 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 8099, а, б.

Савин А.М., Семенов А.И., 1989. К типологии раннесредневековых луков

Прикубанья // I-я Кубанская археологическая конференция. ТД. Краснодар.

47

Савин А.М., Семенов А.И., 1991. Две обкладки луков раннеболгарского пе-

риода // Болгаристика в системе общественных наук. II-я Всесоюзная конференция.

ТД. Харьков.

Савин А.М., Семенов А.И., 1998. О центральноазиатских истоках лука хазар-

ского типа // Военная археология. Оружие и военное дело в исторической и соци-

альной перспективе. Материалы международной конференции. СПБ.

Савин А.М., Семенов А.И., 1999. Лук хазарского времени из могильника Кер-

чик, курган 27 // Труды НАЭ. Вып. 4. Азов.

Семенов А.И., 1985. Художественный металл Романовского погребения на

Дону // Художественные памятники и проблемы культуры Востока. М.

Семенов А.И., 1987. К культурной атрибуции раннесредневекового погребе-

ния из Уч-Тепе // КСИА. Вып. 192.

Семенов А.И., 1988. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре

раннесредневековых кочевников Восточной Европы // АСГЭ. Вып. 29. СПб.

Семенов А.И., 1993. Курганы хазарского времени в окрестностях Саркела (о

критериях хазарской атрибуции погребальных памятников) // Археология и история

Юго-Востока Древней Руси. ТД. Воронеж.

Семенов А.И., 1996а. Варварские подражания с территории Хазарского кага-

ната // IV-я Всероссийская нумизматическая конференция. ТД. М.

Семенов А.И., 1996б. К толкованию ксилотомических анализов из курганов

хазарского времени // Курган: историко-культурные исследования и реконструкции.

ТД. СПб.

Семенов А.И., 1997. К оценке различий погребального обряда курганных за-

хоронений типа Сивашовки и типа Соколовской балки // Древности Кубани. Мате-

риалы семинара посвященного 85-летию Н.В. Анфимова. Краснодар.

Сергацков И.В., 2003. Отчет о раскопках курганного могильника Ольховка-I

на трассе строительства магистрального газопровода "Починки – Изобильное". Ар-

хив ВОКМ. № 197, а; Архив АЛ ВолГУ.

Синицын И.В., 1954. Археологические памятники в низовьях реки Иловли //

УЗ СГУ. Т. XXXIX. Вып. исторический. Саратов.

Синицын И.В., 1956. Памятники Нижнего Поволжья скифо-сарматского вре-

мени // Археологический сборник. Труды СОМК. Вып. I. Саратов.

Синицын И.В., 1960. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам

1954–1955 гг.) // МИА. Т. 78. М.

Синюк А.Т., Кравец В.В., 1999. Гуннское погребение на юге Воронежской об-

ласти // Археология Центрального Черноземья и сопредельных территорий. Липецк.

Скарбовенко В.А., 1980. Отчет о раскопках курганных могильников в зоне

строительства Понуро-Калининской оросительной системы на землях колхоза "За-

ря" в Калининском р-не Краснодарского края (1980 г.). Архив ИА РАН. Р-1. № 8744,

а, б.

Скарбовенко В.А., Сташенков Д.А., 2000. Березовский курган и его место в

системе раннесредневековых древностей Самарского Поволжья // Краеведческие

записки. Вып. IX. Самара.

48

Скрипкин А.С., 1979. Материалы к истории племен раннего железного века

северо-западных районов Волгоградской области // Древняя история Поволжья.

Труды КГПИ. Т. 230. Куйбышев.

Скрипкин А.С., 1984. Нижнее Поволжье в первые века нашей эры. Саратов.

Смиленко А.Т., 1968. Находка 1928 г. у г. Новые Сенжары // Славяне и Русь.

М.

Смирнов К.Ф., 1959. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинград-

ской области // МИА. Т. 60. М.

Смоляк А.Р., 1995. Отчет об археологических исследованиях в 1993 г. на ост-

рове Поречный Усть-Донецкого района Ростовской области. Архив НМЦА РГПУ;

Архив РЭМЗ.

Смоляк А. Р., 1994. Исследование памятников археологии на территории Раз-

дорского музея-заповедника // ИАИАНД в 1993 году. Вып. 13. Азов.

Смоляк А.Р., 1999. Исследование памятников археологии на острове Пореч-

ный в 1992–1997 гг. (Итоги и перспективы) // История и культура народов степного

Предкавказья и Северного Кавказа: проблемы межэтнических отношений. Ростов-

на-Дону.

Сорокина Н.П., 1969. Средневековые погребения из некрополя г. Кепы на Та-

манском полуострове // Экспедиции ГИМ. М.

Стоколос В.С., 1962. Курган на озере Синеглазово // Археология и этнография

Башкирии. Т. I. Уфа.

Татаринов С.И., Копыл А.Г., Шамрай А.В., 1986. Два праболгарских могиль-

ника на Северском Донце // СА. № 1.

Телегин Д.Я., 2000. Археологические памятники Поорелья по материалам ра-

бот экспедиции "Днепр-Донбасс" в 1970–1971 гг. // Labores pariunt honores.

Спецiальний вип. мiжвузiвського збiрника наукових праць "Проблеми археологiї

Поднiпров’я". Днiпропетровськ.

Толочко И.В., 2000. Спасательные раскопки и разведки в Танаисе в 2000 г.

(Северо-западный и Восточный участки некрополя; Северный курганный могиль-

ник, раскоп ХХVI). Архив ГАМЗ "Танаис".

Труды Новочеркасской археологической экспедиции. Вып. 6. Ростов. 2002.

Федоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью зо-

лотоордынских ханов. М.

Федоров-Давыдов Г.А., 1984. Погребения хазарского времени из кургана Кри-

вая Лука в Нижнем Поволжье // Проблемы хронологии степей Евразии. Кемерово.

Федоров-Давыдов Г.А., Вайнер И.С., Гусева Т.В., 1974. Исследование трех

усадеб в восточном пригороде Нового Сарая (Царевского городища) // Города По-

волжья в средние века. М.

Федоров-Давыдов Г.А., Дворниченко В.В., Малиновская Н.Р., 1974. Отчет о

раскопках курганов в урочище Кривая Лука в Черноярском районе Астраханской

области в 1974 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 5315, а.

Флѐров В.С., 1984. Маяцкий могильник // Маяцкое городище. М.

Флëров В.С., 1993. Погребальные обряды на севере Хазарского каганата. Вол-

гоград.

49

Флëров B.C., 1994. Правобережное Цимлянское городище в свете раскопок

1987–1988, 1990 гг. // МАИЭТ. Вып. IV. Симферополь.

Флëров В.С., 2001. Семикаракоры – крепость Хазарского каганата на Нижнем

Дону // РА. № 2.

Флѐрова В.С., 2001а. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Иерусалим – М.

Флëрова В.Е., 2001б. Подкурганные погребения восточноевропейских степей

и пути сложения культуры Хазарии // СЕЭС. Т. 2. Донецк.

Флëрова В.Е., 2001в. Резная кость Юго-Востока Европы Х–ХII века. СПб.

Флëрова В.Е., 2001г. Хазарские курганы с ровиками: Центральная Азия или

Восточная Европа? // РА. № 2.

Флѐрова В.Е., 2002. Проблемы исследования ямных и курганных могильников

хазарского времени на Нижнем Дону // Хазарский альманах. Т. 1. Харьков.

Фонякова Н.А., 1986. Лотос в растительном орнаменте металлических изделий

салтово-маяцкой культуры VIII–IX вв. // СА. № 3.

Хазанов А.М., 1971. Очерки военного дела сарматов. М.

Халиков А.Х., 1981. Отражение космогонических и генеалогических легенд

волжских булгар в археологических материалах // Из истории ранних булгар. Ка-

зань.

Худўд ал-‛Āлем, 1930. Рукопись Туманского, с введением и указателем В.

Бартольда. Л.

Цыбин М.В., 1986. Погребения средневековых кочевников Х–ХIV вв. в Сред-

нем Подонье // СА. № 3.

Цыбрий А.В., 2002. Исследования археологических памятников в Милютин-

ском и Тарасовском районах Ростовской области в 2001 году // ИАИАНД. Вып. 18.

Азов.

Цыбрий А.В., 2005. Исследование курганного могильника Плотина-I в Тара-

совском районе Ростовской области // Археологические записки ДАО. Вып. 4. Рос-

тов-на-Дону.

Цыбрий В.В., 2000. Исследование средневекового памятника Тополиха-I и по-

селения Рассыпное-I в 1998 г. // ИАИАНД в 1998 г. Вып. 16. Азов.

Чалый В.В., 1974. Отчет о спасательных археологических исследованиях на

западном участке некрополя Танаиса в 1974 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 5626, а; Ар-

хив ГАМЗ "Танаис".

Чалый В.В., 1976. Отчет о спасательных археологических раскопках курган-

ного некрополя Танаиса в 1976 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 6357, а; Архив ГАМЗ "Та-

наис".

Чалый В.В., 1977. Отчет об археологических спасательных раскопках курган-

ного некрополя Танаис в 1977 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 6602, а; Архив ГАМЗ "Та-

наис".

Чалый В.В., 1979. Отчет об исследованиях курганного могильника Танаиса в

1979 г. Архив ИА РАН. Р-1. № 7726, а; Архив АИАИПМЗ. № 10190/47, 48; Архив

ГАМЗ "Танаис".

Чичуров И.С., 1980. Византийские исторические сочинения: "Хронография"

Феофана, "Бревиарий" Никифора. Тексты, перевод, комментарии. М.

50

Шалобудов В.Н., 1983. Погребение кочевника VIII века у с. Заплавка // Древ-

ности степного Поднепровья II–I тысячелетия до нашей эры. Днепропетровск.

Швецов М.Л., 1984. Работы на Зливкинском могильнике // АО – 1982 г. М.

Швецов М.Л., 1991. Могильник Зливки // Проблеми на прабългарската исто-

рия и култура. Т. 1. София. 1991.

Шилов В.П., 1959. Калиновский курганный могильник // МИА. Т. 60. М.

Шилов В.П., 1964. Отчет о работах Астраханской экспедиции за 1964 г. Архив

ИА РАН. Р-1. № 3156, а; Архив ВОКМ. № 16

Шилов В.П., 1975. Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья. Л.

Шилов В.П., без года. Древние скотоводы калмыцких степей. Рукопись. Архив

КИГИ РАН. Ф. 14, оп. 2. 71.

Шнайдштейн Е.В., 1979а. Отчет об археологических разведках в Нариманов-

ском районе Астраханской области в 1979 г. Архив АКМЗ.

Шнайдштейн Е.В., 1979б. Раскопки курганов в урочище Гува // Археологиче-

ские памятники Калмыцкой степи. Элиста.

Шнайдштейн Е.В., 1981. Раскопки курганной группы Купцын Толга // Архео-

логические памятники Калмыкии эпохи бронзы и средневековья. Элиста.

Яценко В.В., 1995. Отчет о работе археологического научно-

исследовательского бюро в Пролетарском и Дубовском районах Ростовской области

в зоне строительства магистрального газопровода "Починки – Изобильное – Став-

ропольское ПХГ" в 1995 г. Архив АНИБ.

Arseniewa T., Piasecki K., Scholl T., 2001. Zelazny wojownik // Archeologia zywa.

Warchava.

Bona I., 1991. Das Hunnenreich. Budapest.

Naumenko S.A., Bezuglov S.I., 1996. Új bizánci és iráni importleletek a Don-Vidék

sztyeppéiröl // Studia Archaeologica. B. II. Szeged.

Prichodnyuk O.M., Fomenko V., 2003. Early medieval nomads' burials from the vi-

cinity of the village of Hristoforovka, the district of Nikolaevo, Ukraine // Archaeologia

Bulgarica. В. № VII, 2. Sofia.

Sear D.R., 2003. Вyzantine coins and their values. London.

Somogyi P., 1987. Tipologie, Cronologie und Herkunft der Maskenbeschläge Zu

den archäologischen Hinterlassenschafte osteuropäischer Reiterhirten aus der pontischen

Steppe im 6. Jahrhundert // Archaeologia Austriaca. B. 71. Wien.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Рис. 1. Погребение 2 из кургана 3 у с. Сивашовка (по: Комар, Кубарев, Орлов,

2006). 1 – план кургана 3 у с. Сивашовка. 2-46 – погребение 2 кургана 3 Сивашовки,

план и инвентарь. 2-35 – украшения ремней; 36 – зеркало (связь с комплексом пред-

положительна); 37 – блюдо; 38-43 – детали узды; 44 – седло: а – реконструкция пе-

редней луки, б – реконструкция общего вида сбоку, в, г – полки, д – задняя лука; 45

– бармица передней луки седла; 46 – планы погребения 2: а – уровень захоронения

коня (масштаб Е.В. Круглова), б – уровень перекрытия, в – уровень дна могильной

ямы. 2-4, 38-43, 45 – железо; 5-14, 16-20, 23-35 – серебро; 15 – серебро, бронза; 21-

22, 36 – бронза; 37, 44 – дерево.

51

Рис. 2. Погребение 2 из кургана 3 у с. Сивашовка (по Комар, Кубарев, Орлов,

2006). 1-22 инвентарь из пог. 22 – меч: а – клинок, б – реконструкция внешнего вида

меча в ножнах. 1 – кресало; 2 – ушко кисета; 3–4 – обоймы; 5 – клинышек; 6 – нож;

7 – петля колчана; 8 – кремень; 9–13, 15 – наконечники стрел; 14 – коновязь; 16 –

ушко наконечника стрелы; 17 – кочедык; 18 – пуговица; 19 – реконструкция колча-

на; 20 – кинжал; 21 – накладки лука; 22 – меч: а клинок, б – реконструкция вида в

ножнах. 1, 3–7, 9–13, 20 – железо; 2 – кожа; 8 – камень; 14–15, 18 – дерево; 16–17, 21

– рог; 19 – береста; 22 – железо, серебро.

Рис. 3-4. Курган 11 у Соколовской балки (по: Клейн, 1971).